Последнее лето перед революцией - стр. 1

«Все-таки я еще не могу постигнуть, что это все? Ведь все вышло, как нарочно. Кончил я университет и остановился на распутье, беспомощным. И вдруг – чудовищные рельсы войны, по которым я безвольно покатился, и качусь уже 2 года… Война старается из меня высосать все «механически»-полезное. Но «механический» коэффициент моего полезного действия, думаю, ничтожен. А то, что я делать могу и хочу, – войне не нужно. Остается sauver les apparences1 и ждать прихода поезда»2.

Горизонтальная история – любопытная штука. Как будто перед тобой медленно проплывают освещенные вагоны поезда, и ты смотришь, кто чем занимается прямо сейчас.

Вот Николай II озабоченно трогает горячий лоб сына, пока генералы толпятся у его дверей; а здесь молодой физик Сергей Вавилов с увлечением крутит ручку полевой радиостанции, не обращая внимания на грохот снарядов. Мандельштам отправляет прощальное стихотворение Цветаевой, подводя черту под их сумасшедшим романом; а бедная таджичка бесстрашно ломает шашку полицейского, защищая своего сына от мобилизации. Императрица Александра Федоровна срезает кроваво-красные розы, чтобы послать их мужу в Ставку – вместе со своими советами по ведению войны; в то время как корпусный врач Кравков борется со средневековой цингой, бушующей на Рижском фронте. Сергей Есенин примеряет новые алые сапожки для выступления перед царской дочерью; но о нем ли думает великая княжна Мария, вышивая мужскую рубашку?

В Вердене – пламя дьявольских огнеметов, в Туле – сахарные «хвосты» по полтора километра, российские газеты кричат на читателей, и только на Марсе все спокойно.

А на Земле грозы, сплошные грозы – все лето. Воздух над империей страшно наэлектризован.

«Гроза нас разбудила», – запишет Николай II в дневнике 6 июля3.

«Пишу у себя в комнате при свете лампы, так как сейчас разыгралась страшная гроза и льет дождь, – ужасные удары грома, как будто молния ударила где-нибудь вблизи!..» – вторит мужу императрица и подводит итог: «Такое странное лето»4.

Это 1916 год. Последнее лето перед революцией.

Мерно стучат колеса истории. Поезд с освещенными вагонами неуклонно стремится навстречу ужасной катастрофе. Но никто из пассажиров об этом не подозревает.

Кому удастся выбраться из-под обломков?

Какой отпечаток семейственности носила Первая мировая!

Первое и самое очевидное – правители воюющих стран были связаны между собой тесными узами.

Король Великобритании Георг V был как две капли воды похож на своего кузена, российского монарха Николая II – их матери приходились друг другу родными сестрами. По отцовской же линии в кузенах у Георга числились: германский император Вильгельм II, российская императрица Александра Фёдоровна, греческая королева София, румынская королева Мария, норвежская королева Мод, испанская королева Виктория… Все они были внуками английской королевы Виктории и в юности очень весело проводили время в гостях у бабушки – в ее любимом Балморале.

По сути, всей Европой и разбросанными по всему миру колониями правила одна большая Семья. Поневоле вспомнишь Дона Корлеоне и его знаменитое: «Я всегда все делал во благо Семьи»6.

Даже свободно избранным президентам Третьей Французской Республики пришлось условно присоединиться к этой всемогущей Семье, опутавшей своими сетями все континенты. Франция заключила не рядовой «союз» с Англией и Россией – а l’Entente cordiale, «сердечное согласие»!

Чтобы подчеркнуть теплую родственность этих отношений, в 1914 году в России был выпущен красочный плакат «Согласие» (см. Рис. 1).

Рис. 1

На плакате изображены три грациозные сестры, похожие на греческих богинь: Вера (Россия), Надежда (Англия) и Любовь (Франция). Фигуры сопровождаются стихами:

Франция

ЛЮБОВЬ в ней чистая горит

К земле родимой и народу, -

Объята ею, – отразит

Она тяжелую невзгоду…

Россия

В ней ВЕРА глубока; тревогой

Не поколеблема ничуть,

Святая Русь во имя Бога

Свершает свой победный путь…

Англия

НАДЕЖДА в ней всегда живет