Последнее дело Холмса - стр. 11

– Даже перечитывали?

Мой собеседник явно был польщен. Я весело подтвердил:

– Если не считать титанов-классиков, эти книги – единственное, что стоит читать по два раза.

– Понимаю. Первый раз – чтобы разгадать тайну, а второй – чтобы понять, как она возникла. Вы это имеете в виду?

– Именно это. И сильней всего меня восхищает повествовательное мастерство обмана.

Он кивнул, явно обрадовавшись:

– Мне нравится ваш взгляд, потому что вы совершенно правы. В хороших романах с тайной отгадка на виду с самого начала.

– Но при этом припрятана, – уточнил я.

– Совершенно верно. Вы, должно быть, замечательный читатель.

Я скромно потупился – ну, насколько может позволить себе актер. Скромность никогда не бывает чрезмерна.

– Приличный, – ответил я. – На то есть биографические причины. От участия в этих фильмах у меня появились кое-какие привычки.

– Это чудесно! – Он смотрел на меня с восхищением. – Сам Хопалонг Бэзил собственной персоной…

– Так или иначе, мне кажется, что для сочинения детективов нужна виртуозная литературная техника.

Он неопределенно пожал плечами:

– Пожалуй, тут важней другое – умение отказаться от того, что принято называть «серьезная литература».

Я поднял брови:

– Мне кажется, вы несправедливы.

– Рад, что вы это сказали, потому что «Преступление и наказание» или «Убийство Роджера Экройда» относятся к числу безусловных литературных шедевров. Однако в классических детективах, где описывается расследование, психологическая глубина – скорее недостаток, чем достоинство, порок, а не добродетель: страсть, любовь и ненависть оказываются чем-то чрезмерным и лишним. Да, лишним, потому что, работая в этом жанре, писатель должен поступиться определенными принципами литературы и сосредоточиться на другом… Вы меня понимаете?

– Вроде бы.

– В детективе сложность человеческой натуры – это всего лишь двигатель сюжетной интриги, и, стало быть, она должна побуждать к работе разум и чувство читателя.

– А вам удаются запутанные интриги?

– Да не очень… Читающая публика сейчас не очень требовательна. Во времена «проблемных романов» дело обстояло иначе: там было больше размышлений, чем действия. Говорю в прошедшем времени, потому что сейчас это вышло из моды: бесчисленные последователи Конан Дойла обесценили этот жанр, а войны лишили нас остатков невинности.

– Так случилось и с вами?

– Да, разумеется. Я начинал с интеллектуальных детективов наподобие тех, которыми зачитывался в детстве, но потом перешел на боевики. К романам, именуемым «черными», – тем, где бицепсов больше, чем мозгов.

– И внесли в развитие жанра существенный вклад?