После Владимира - стр. 48
– Сын, ничего я заранее не продумывал, просто святой отец снял мои мысли с языка. Тебе надо отвлечься от войны, у тебя есть немного времени.
Изяслав подумал, что ему даже не пришлось ничего говорить отцу. Он задержится здесь, будет свободен на какое-то время от родительских глаз. Теперь он понимал, что втягивать отца в свои сердечные дела неправильно. Он муж и воин, должен все решить сам.
37
Он вернулся к своим пленникам. Они сидели за столом в людской. Несколько служанок и дружинники слушали Фому:
– А разве это не чудо, когда у гроба господня вдруг полыхнет огонь, и он такой ласковый, что им можно умываться. Он не жжет.
– А как такое может быть? – Служанка прикоснулась рукой к пламени свечи – обожглась.
– Это чудо. Бывает один раз в году, на Пасху, как сейчас.
Псалтирь был открыт, и, видимо, Фома его читал.
– Оставьте нас с братом.
Она не хотела выходить, остановилась, опустив глаза.
– Да, что такое, пташка, посмотри на меня. – Подумал он и сказал более мягко: – Подожди, у нас мужской разговор.
Кивнула, но глаз не подняла.
Перед Изяславом сидел маленький человечек с жиденькой бороденкой, подслеповатыми выпуклыми глазками.
– Ну, скажем, никакой ты ей не брат. А кто? Любовник?
– Ох, батюшка, ну какой из меня любовник? Я монах. Хожу по монастырям, благодати ищу. Вот встретил Найдену несколько недель назад. Полюбил, как родную. Души в ней не чаю, спасла она меня.
– Так ее Найденой зовут… Поэтому и встрял?