Поселок. Тринадцать лет пути. Великий дух и беглецы. Белое платье Золушки (сборник) - стр. 84

– Ну, ладно, знаю, – улыбнулся Олег. – Завоевал половину Европы.

Он натянул сапоги и проверил, надежно ли они прилегают к штанам. Вайткус сказал, что там, наверху, будет холодно. Как в горах.

– Разве этого недостаточно? – спросил Старый.

Вбежали близнецы, воспитанники Старого, существа беззаботные, склонные к взрывам смеха и необдуманным шалостям. Они, как и весь поселок, чувствовали, что сегодня торжественный день, большой праздник. И Олег, очень обыкновенный Олег, который живет за перегородкой и у которого злая мать, сегодня полетит в небо.

– Все это слишком просто, – сказал Олег. – Как будто математическая формула. Александр Македонский завоевал полмира. Наполеон завоевал половину Европы. Гитлер попытался завоевать всю Европу. Юлий Цезарь тоже завоевал. Кажется, Египет. Всех этих людей нет. Для меня даже понятий за ними нет, смысла нет. Вы их видите иначе. Видели их портреты, читали о них книги. Они для вас необыкновенные, а для меня никакие. Я ведь даже Европы не видел.

– Ну уж, никакими их назвать нельзя, – возразил Старый. – Именно необыкновенность привлекает к ним человеческую память, хорошая, дурная, но необыкновенность.

– Для вас – да. Вы по ним могли мерить свое существование. Я не могу. Когда мне было двенадцать, меня вдруг начала мучить эта проблема. Что такое «завоевал»? И я спросил в классе: а был ли другой Наполеон, который завоевал не половину Европы, а четверть? И ты ответил мне, что различие между завоевателями заключается лишь в продолжительности их успехов. Не было ни одного, который бы достиг своей окончательной цели.

– Помню. И я еще сказал, что те, кто потерпел поражение в начале пути, нам известны, потому что в каждом сражении есть проигравшая сторона. И каждый Наполеон дожидается своего Ватерлоо, если не успевает погибнуть раньше. Я помню.

– Ну вот, – заключил Олег, подпрыгивая на месте, чтобы проверить, все ли на нем сидит прилаженно. Потом взял флягу со сладкой водой и повесил через плечо. – Я и говорю. Завоевательство – обычное занятие завоевателей. И все они одинаковы. Но это очень чужое и непонятное занятие. Так же, как торговля. Для меня необыкновенный тот, кто делает что-то в первый раз.

– Объективно ты прав, – согласился Старый. – Но я назвал тебя Наполеоном не потому, что хотел сравнить с завоевателем. Аналогия была совсем иная. Весь поселок вылез на улицу, потому что ты сегодня запускаешь свой шар.

– Ну, не я один.

– Сегодня действия всех нас подчинены твоей воле, понимаешь ты это или нет? И я представил себе такую картину… Я сам этого не видел, но, в отличие от тебя, могу представить. Раннее утро. Где-то в Австрии или в Пруссии, в начале девятнадцатого века. Наполеон провел ночь в небольшой, пахнущей ванилью, чистенькой гостинице. Он просыпается от шума под окном и, еще не совсем очнувшись, подходит к окну и распахивает его. Вся дорога и площадь городка запружены повозками, фургонами маркитанток, орудийными упряжками. Идут люди, ржут кони – столпотворение. И вдруг Наполеон понимает, что в этом всеобщем движении есть странность – оно кем-то начато, из-за чего-то растет, набирает силу… И эти солдаты ждут завтрака у походной кухни не потому, что любят завтракать именно таким образом, и эти пушки выезжают на площадь совсем не потому, что пушкарям больше нечего делать, – все это движение, все это скопище жизней и судеб происходит по его воле, Наполеона, у которого всю ночь болел зуб и которому вдруг хочется закричать в открытое окно: «Скорее возвращайтесь домой!»