Порядок в танковых войсках? Куда пропали танки Сталина - стр. 3

Слова про «бомбу» не являются преувеличением. Достаточно привести один пример. В советское время книги и журналы молчали, как партизаны на допросе, о провале с производством бронебойных снарядов в предвоенные годы. В 1941 году 45-мм бронебойные снаряды танковых и противотанковых пушек Красной армии оказались не в состоянии пробивать с заявленных в «ТТХ» дистанций 50-мм броню немецких танков и «Штурмгешюцев». Снаряды попросту раскалывались. Значительное число немецких танков поздних выпусков оказались фактически неуязвимыми для советской 45-мм артиллерии. Этот факт был впервые озвучен исследователем М.Н.  Свириным только в конце 1990-х годов. К слову сказать, замалчивание серьезных проблем с противотанковой артиллерией Красной армии в 1941 году в некоторой степени объясняет (но никак не оправдывает) появление теорий про «танковые погромы», «сбитые с бочки обручи» и склизких кровожадных монстров с генеральскими петлицами. Исходя из канонических числовых данных, результаты противостояния советских танков и противотанковой артиллерии не должны были раз за разом заканчиваться поражением.

Есть еще одна причина, по которой у нас сложилось превратное представление о предвоенном периоде. Мы вольно или невольно конструируем мир, о котором не обладаем достаточными знаниями, из подручного «строительного материала». Так, например, в «17 мгновениях весны» взаимоотношения людей внутри спецслужб Третьего рейха оказываются странно похожими на советские реалии. Штирлиц бесцеремонно забирает пастора Шлага из тюрьмы, которая подчиняется совсем другому ведомству (начальник тюрьмы в форме СС). Причем делается это по устному распоряжению Шелленберга. В реалиях Третьего рейха это было невозможно – требовалось разрешение либо лично от Мюллера, либо из Управления криминальной полиции (если пастор был осужден по их линии). Точно так же Мюллер не мог столь же бесцеремонно забрать Штирлица на несколько часов для раскладывания спичек в тюремном подвале без согласования с Шелленбергом. Напротив, в СССР сотрудник спецслужб действительно мог так поступить.

Примерно то же самое происходило с 1941 года и предшествующих ему месяцев и даже лет в нашем сознании. Мы примеряли реалии нашего времени, точнее, реалии позднесоветского периода, известного из личного опыта или хотя бы рассказов родителей и родственников, на сталинскую эпоху. Этого не нужно стыдиться, такой поход – вещь объяснимая и даже естественная.

Что получилось в итоге? Возможности советской промышленности 1970–1980 годов проецировались на реальную технику 1941 года и реальную армию 1941 года. Для СССР незадолго до его распада производство каких-нибудь бронекорпусов, дизелей, обычных, не автоматических, коробок передач было вполне по силам. Конечно, для большинства были очевидны серьезные проблемы с качеством продукции отечественной промышленности. Однако здесь была найдена очень удобная спасительная лазейка. Определенная доля разброда и шатания, охватившая общество в брежневский и горбачевский периоды, считалась невозможной во времена после 1937–1938 годов. Опять же, не без оснований считалось, что на оборону работают лучшие кадры и здесь задействовано самое лучшее оборудование. Как бы само собой подразумевалось, что «атмосфера страха» заставляла людей работать как можно лучше. Тем более что тогдашней властью признавалась в той или иной форме всеохватность ужасов репрессий. Они были ответом на многие неудобные вопросы. Так что даже те, кто не прикасался через слепую машинопись «самиздата» к фантазийному миру «Архипелага ГУЛАГ», оставались в плену представлений разоблачившего культ личности XX съезда. Статус аксиомы получил тезис о невозможности и немедленной наказуемости серьезных упущений на производстве и в вооруженных силах. В немного гротесковом виде это представление можно выразить одной фразой так: «Если уж невинных сажали, то уж реально виновных наверняка сразу разрывали на куски и пожирали их еще трепещущую плоть в сыром виде».