Портрет смерти. Холст, кровь - стр. 13
– Говори, – разрешил я. – За неимением другой информации.
– Мать скончалась, отчим нашел другую… Вернее, наоборот, отчим нашел другую, мать вследствие чего скончалась.
Зашелся бодрой ритмикой сотовый телефон в прихожей. Я, кажется, забыл его вынуть из борсетки.
– Позже перезвоню, подруга, – сказал я, бросил трубку и поволокся в прихожую.
– Господи, Андрей, – сказала Рогачева. – Звоню тебе на городской, звоню, звоню. В Интернете сидел?
– В нем, – машинально буркнул я. – Ведь он как жизнь: делать нечего, а уходить не хочется. Подожди, случилось чего? – Голос у одноклассницы как-то странно подрагивал.
– Да, Андрюша… – она чуть не плакала. – У нас труп… Настоящий человеческий труп… Пришла с работы, поднялась к себе на третий этаж, а у нас тут темно, лампочка перегорела, и труп лежит под дверью… Андрюшенька, милый, мне кажется, что это Эльвира… Я вызвала полицию, а потом тебе стала звонить…
– Сейчас приеду, – бросил я. Недоуменно посмотрел на мигающую трубку. Вот и накрылась моя Испания медным тазом…
Садиться за руль после дозы вермута не хотелось решительно. Не объяснять же гаишникам, что я еду на труп. Я поехал на общественном транспорте – в смысле, на такси. В машине, вместо привычного шансона, играла психоделическая музыка, от которой психи активно размножаются. Шофер подпевал ей в такт и смотрел в одну точку перед собой. Он вез меня какими-то ломаными зигзагами. С того и стартовал абсурд, благополучно продолжившийся до финала этой нелепой истории.
Рогачева проживала на задворках «Праздничного зала» в массивной сталинской четырехэтажке, окруженной брежневскими картонными коробками. У подъезда стояла полицейская машина, «Скорая помощь» и старая «буханка», подозрительно смахивающая на машину для перевозки особых слоев населения (мертвых). Потолок подъезда украшал узор из обгоревших спичек. Я поднялся на третий этаж, где толпились люди. Лампочку, судя по всему, ввернули. «Настоящий человеческий труп» лежал под дверью Рогачевой, укрытый простыней. Осмотр уже закончили, но расходиться операм и экспертам не хотелось.
– Андрюша, родненький… – бросилась ко мне Рогачева – густо «заштукатуренная», располневшая, в какой-то цветастой цыганской юбке. Схватила за воротник, забормотала: – Андрюшенька, представляешь, это не Эльвирка. Это соседка с четвертого этажа. Зиночка… Ее ножом хватили… Она же безвредная, скучная, разведенная, никому не нужная. А я подумала, что это Эльвирка. Она лежала на животе, и плащ у нее похожий, и волосы того же цвета…
А накрылась ли тазиком моя милая сердцу Испания? Я начинал предательски потеть.