Портрет семьи (сборник) - стр. 42

Я стонала, сидя на унитазе. Люба, оказывая мне посильную помощь, стояла рядом и периодически нажимала на рычаг сливного бачка.

– Сволочь! – ругалась она. – Уволю без выходного пособия! Пусть сдохнут от голода его братья и сестры, если он такой прохвост! Кобель! Лентяй! Урою!

– Кого? – простонала я.

– Хуана, задери его черти, кого же еще! Ведь при тебе, когда ты листочек сорвала, на чистом русском, то есть испанском, сказала ему: ядовитый плющ! А он: нет, сеньора, ошибаетесь, сеньора! И кто был прав? Ты видишь?

– Объясни, ты знаешь, что со мной?

– Во-первых, отравление от передозировки здешней пищи. Это чепуха, со всеми бывает, кто у меня первый раз гостит. «Пало» быстро на ноги поставит.

– Во-вторых?

– Ядовитый плющ – очень плохое растение, у многих вызывает страшную аллергию. Я могу брать его руками, а муж за три метра от запаха пятнами покрывается. Весь ядовитый плющ на участке я извела, но, видишь, он снова полез, и, главное, от хорошего плюща он трудно отличим. Вот идиот Хуан и доказывал мне, что ядовитый плющ не ядовитый…

– Люба! Что со мной будет?

– Только не отек легких! У тебя нет отека? Тогда в госпиталь не повезу, сюда врача вызовем. Поднимайся. Идти можешь? Не можешь? Я тебя доволоку.

По дороге в мою спальню мы заглянули еще в три, где я проверила работу унитазов.

Две недели я провела в постели. Мне ставили капельницы, делали уколы, кормили кисельной бурдой. Поскольку врач «Пало» запретил, отравление задержалось надолго, в туалете я хорошо изучила каждую плитку кафеля… Пищевой удар вкупе с аллергическим – это я вам доложу!

Когда Любе нужно было ненадолго отлучиться, сиделкой при мне оставался Хуан, конечно же не уволенный. Юноша сидел на стуле, заламывал руки, просил прощения и пылко уверял, что я была и буду красивой женщиной, а сейчас у меня «период» – это слово он выговаривал по-русски и вставлял куда надо и не надо.

«Период» закончился, в приблизительно человеческий вид я пришла только перед отъездом с Майорки. Люба робко предлагала задержаться, поплавать на яхте, посмотреть пещеры и прочие достопримечательности.

– Рояль, на котором играл Шопен, – соблазняла меня. – Он тут с Жорж Санд отлично время проводил.

– Рояль?

– Композитор! И вообще, здесь столько можно увидеть! Хоть на недельку останься.

– Нет, домой.

Мне казалось, что на каждом углу чудного острова меня подстерегают ядовитый плющ и непосильные гастрономические утехи.

Встретив меня в аэропорту, Лешка спросил:

– Что у тебя с лицом? Сгорела?

– Нет, погорела!

Следствием чудовищной аллергии было глубокое шелушение всего тела. Когда краснота прошла, кожа лопнула и стала облезать.