Портрет неизвестной, или Во всем виноват Репин - стр. 9
А эти вечно траурные грузинки и армянки: черный цвет, как всегда, украшает их и без того красивые и очень выразительные лица. Никогда раньше не видел я столько писаных красавиц, как в Тифлисе: острая чернота глаза, картинный взмах бровей, это-то и поражает, думал он. Глазам не веришь. И какая статность! Какой рост! И мужчины есть – просто идеальных форм! В целом, эта нация очень щедро одарена природой по части изящества фигур. А посмотрите, как хорош этот черкес с черной бородкой, в круглой меховой шапке, подтянутый ремнем, за которым торчит пара красивых пистолетов, как легки все его движения, как все изобличает лихого наездника! Или этот букинист в ободранном солдатском мундире, приобретенном, верно, за несколько копеек на толкучке, с грудой книг, сложенных пирамидой и крепко перетянутой длинным ремнем. А тут навстречу понурый тулухчи, ведущий лошадь, навьюченную двумя огромными бурдюками, выделанными из шкуры быка или буйвола, в которых он развозит воду с берегов Куры. Повсюду снуют седые «муши» в мягких чувяках, согнувшиеся под грузом огромного шкафа или непомерной длины мешка с хлопчатой бумагой, так что, глядя сзади, кажется, будто шкаф движется сам собой: они готовы за ничтожную плату нести тяжести на своих «горбах» во все части Тифлиса, растянувшегося вдоль берегов Куры и затиснутого в щель между гор и зеленью цветущих садов вечного города Кавказа. И все это перемешано, все движется, толкается, шумит на разных наречиях, дрожки скачут взад и вперед, гремя по булыжной мостовой.
С громады Сололакского хребта глядят вниз развалины древней крепости Нарикала, а справа, на отвесной скале над мутной рекой, угрюмо возвышается Метехская крепость, окруженная какими-то постройками: она молчаливо пялится по сторонам своими окнами-бойницами и решётками. Это страшное место – царская тюрьма. Рядом с ней – как спичечный коробок – расположилась полосатая будка, в ней часовой – точно оловянный солдатик, стоит с винтовкой и штыком. Наш герой втянул голову в плечи – от мрачной крепости веяло холодом. Здесь, на воле, свет и свободный ветер. А там, в темноте, в душных и сырых застенках томятся арестанты: одних ждет суровое наказание, солдатчина или даже казнь, другие же в тяжёлых оковах и под конвоем будут отправлены в Сибирь. «Боже, будь милостив к узникам!» – попросил он и, оставив за собой мрачную возвышенность, под всхлипывающее пение муэдзина с минарета незабвенной лазурной мечети зашагал дальше, в сторону шумного Армянского базара.
Эта улица, узенькая настолько, что двум дрожкам едва разминуться, начиналась с самого Мейдана – сердца Тифлиса с полуторатысячелетней историей, – и шла вверх, заканчиваясь на Эриванской площади. Путь нашего героя пролегал мимо развалин, на которых всесокрушающее время нарисовало узоры глубоких трещин, и мимо домов новой архитектуры с прекрасной лепниной в причудливом восточном вкусе. В одном месте дорогу ему преградило множество арб, ведомых нерасторопными, вечно жующими буйволами, а затем – караван из нескольких десятков верблюдов, навьюченных белыми кожаными тюками. Они, мерно покачиваясь и гремя бесчисленным множеством бубенчиков, несли на своих горбах пестрые ковры Персии и богатые шали Индии.