Порок. Часть 2 - стр. 14

– Георгий Павлович, выручил! – засиял и, крепко пожав краба нашему командиру, довольно зыркнул на меня. – Ну что, Денис, идем? Объясню походу.

Розин, дождавшись моего механического с равнодушным взглядом кивка, радостно ударил раскрытой ладонью меня по плечу и подтолкнув к своим ожидающим неподалеку от нас солдатам.

– Жора, как было и оговорено, возвращаю тебе твоего бойца целым и невредимым! Удружил, так удружил, Георгий Павлович! А парнишка-то, совсем не промах! Зоркий глаз и золотые руки! Повезло тебе, Цымаков! – Розин, с выражением закончил свои горячие речи и крепко пожал батьке руку.

Через двое сумасшедших суток, я не в самом лучшем расположении на рассвете вернулся с Анатолием Юрьевичем в свой батальон.

– Без вопросов, Толя! Рад, что Туманов пригодился, – кивнул с нечетким смазанным взглядом, Цым, встревоженно отвлекаясь, то на неподалеку столпившуюся возле наших солдат толпу, то на нас с Розиным.

Второй день накрапывал косой мерзкий дождь и дул холодный пронизывающий ветер. Кругом грязь, сырость, слякоть, гниль и трупы ополченцев, которых паковали в один старый разваливающийся грузовик, чтоб их, или, их останки отправить через военно-воздушные силы в цинковом гробу на родину матерям. Скопище людей состоящих из стариков, женщин, мужиков и маленьких детей, душераздирающе от отчаянья и безвыходности выли и кричали наперебой, нападая на комбата, который в свою очередь силился успокоить не на шутку дерганый народ.

– Что тут у вас? – достал из кармана спецовки пачку сигарет, Розин, и заинтересованно уставился на мирняк.

– Да, как видишь, мирные жители. Целый месяц без света, тепла, какой-либо связи и еды сидели в военном тире. Трехметровая траншея внутри стала для них убежищем. Чудом выбрались и, ума не приложу, как живыми смогли до нас добраться. Так! – всполошился очнувшийся, Цым, и, посмотрел на меня, отстраненного с пустым взглядом. – Туманов, как настроение? Держишься еще?

С легким налетом раздражения на осунувшейся и уставшей роже, вызывающе усмехаюсь в тускло-голубые глаза Цыма.

– Какое тут еще может быть настроение? – задал рациональный вопрос капитану. – Боевое, Георгий Павлович, – повел уголком губ в отталкивающей поганой полуулыбке.

Заебали уже все без конца вхолостую трепаться.

– Ладно, давай-ка, пару часов поспишь и, снова встрой, – скомандовал, разглядев, что я задроченный по самое не хочу.

– Ееесть… – сухо развязно отозвался и лениво поперся во временную полевую палатку для отдыха под тендом.

– Мы такой страх испытали, братцы! Шли к вам, молились и сознание теряли! Пожалуйста, вывезите нас. Умоляем! Ну, хотите на колени перед вами встанем? Хотя бы до блокпоста, а дальше там уже сами, родня поможет. Нам некуда податься, некуда возвращаться. Там в тире, в этой траншее все, понимаете? Все! Инвалиды, старики, раненные, дети, женщины и домашние питомцы. Ну, не бросать же их. Не по-людски это. Внутри стоит сырость и вонь жуткая. Молоденькая соседка, медсестричкой бегала, оказывала первую помощь. Ну, там перевязку сделать, рану промыть, стекла вытащить. А инструментов необходимых нет, так она маникюрным набором кое-как справлялась. Мужики хоть какую-то еду искали, чтоб выжить. Люди в таком страхе, в стрессе. В квартирах невозможно находиться. Окна выбиты, снаряды разбросаны, мебель в щепки разрушена, стрельба не прекращается. Да и Бог с этой мебелью, за жизнь страшно, за детей наших. Мы так намучились. Господи, помогите! На вас одна надежда. Наши ребята, даже слышать ничего не хотят. Дают отмашку, чтоб не крутились у них под ногами. А мы жили в этих домах. Они производят одиночные выстрелы из заброшенных квартир, подъезда, а ваши солдаты в ответ расстреливают. Ну так же не делается. При чем, здесь мирные жители. Госпоооди, ну за что нам это все…