Попрыгунья. Избранное - стр. 48
Вернувшись домой, он лег на диван и укрылся одеялом, чтобы унять дрожь. Картонки от шляп, плетенки и хлам напомнили ему, что у него нет своей комнаты, нет приюта, где бы он мог спрятаться от maman, от ее гостей и от голосов, которые доносились теперь из «общей»; ранец и книги, разбросанные по углам, напомнили ему об экзамене, на котором он не был… Почему-то совсем некстати пришла ему на память Ментона, где он жил со своим покойным отцом, когда был семи лет; припомнились ему Биарриц и две девочки-англичанки, с которыми он бегал по песку… Захотелось возобновить в памяти цвет неба и океана, высоту волн и свое тогдашнее настроение, но это не удалось ему; девочки-англичанки промелькнули в воображении, как живые, все же остальное смешалось, беспорядочно расплылось…
«Нет, здесь холодно», – подумал Володя, встал, надел шинель и пошел в «общую».
В «общей» пили чай. За самоваром сидели трое: maman, учительница музыки, старушка в черепаховом pince-nez, и Августин Михайлович, пожилой, очень толстый француз, служивший на парфюмерной фабрике.
– Я сегодня не обедала, – говорила maman. – Надо бы горничную послать за хлебом.
– Дуняш! – крикнул француз.
Оказалось, что горничную услала куда-то хозяйка.
– О, это ничего не означает, – сказал француз, широко улыбаясь. – Я сейчас сам схожу за хлебом. О, это ничего!
Он положил свою крепкую, вонючую сигару на видное место, надел шляпу и вышел. По уходе его maman стала рассказывать учительнице музыки о том, как она гостила у Шумихиных и как хорошо ее там принимали.
– Ведь Лили Шумихина моя родственница… – говорила она. – Ее покойный муж, генерал Шумихин, приходится кузеном моему мужу. А сама она урожденная баронесса Кольб…
– Maman, это неправда! – сказал раздраженно Володя. – Зачем лгать?
Он знал отлично, что maman говорит правду; в ее рассказе о генерале Шумихине и урожденной баронессе Кольб не было ни одного слова лжи, но тем не менее все-таки он чувствовал, что она лжет. Ложь чувствовалась в ее манере говорить, в выражении лица, во взгляде, во всем.
– Вы лжете! – повторил Володя и ударил кулаком по столу с такой силой, что задрожала вся посуда и у maman расплескался чай. – Для чего вы рассказываете про генералов и баронесс? Все это ложь!
Учительница музыки растерялась и закашляла в платок, делая вид, что она поперхнулась, а maman заплакала.
«Куда уйти?» – подумал Володя.
На улице он уж был; к товарищам идти стыдно. Опять некстати припомнились ему две девочки-англичанки… Он прошелся из угла в угол по «общей» и вошел в комнату Августина Михайлыча. Тут сильно пахло эфирными маслами и глицериновым мылом. На столе, на окнах и даже на стульях стояло множество флаконов, стаканчиков и рюмок с разноцветными жидкостями. Володя взял со стола газету, развернул ее и прочел заглавие: «Figaro»… Газета издавала какой-то сильный и приятный запах. Потом он взял со стола револьвер…