Полымя - стр. 43
– Слушай, а может, у него кто-то есть? – оживилась подруга. – Ну, на стороне, любовница…
– Нет у него никого. Это я бы еще поняла. Я ему безразлична стала. И как женщина тоже.
– А он тебе?
– А мне обидно.
– Я не о том. Ты его любишь?
– Иногда так жалко его…
– Раз жалеешь, значит, любишь. Но ты спроси себя: нужна ему твоя жалость? Вот вытащила ты его сюда, и чем закончилось?
– Я хотела как лучше.
– Все мы хотим как лучше, по-христиански. – Подруга нашарила ногами туфли и стала втискивать в них ступни, а они у нее были широкие, с шишками у больших пальцев, и поэтому она морщилась. – А вместо благодарности известно что получаем.
Перед лицом Ольги появился кукиш, такой плотный, словно подруга только и делала на досуге, что складывала фигуру из трех пальцев.
– Пьет он! – с отчаянием проговорила Ольга. – Надо было что-то делать, хотя бы попытаться.
– Ты и попыталась. А теперь успокойся, тебе себя упрекнуть не в чем.
– Он ведь мне уступил, поехал с нами.
– И свинтил, – припечатала подруга. – Еще и гадостей наговорил. На прощание.
– Но ведь сопьется.
– Что?
– Сопьется он.
– Себя винишь? Ты эти мысли брось.
– Я ему сейчас позвоню.
– Не вздумай!
С колокольни за их спинами слетел и поплыл над островом и озером колокольный звон. Верующих сзывали на службу.
– Пора.
Они поправили платки, разгладили юбки и пошли вдоль берега, по тропинке. Подруга трещала без умолку в предвкушении того, что должно было произойти. Она так разливалась соловьем, что ее хотелось ощипать или хотя бы ущипнуть. Ольга даже пальцы напружинила, но в этот момент подруга сказала с подобающим благоговением:
– Может, сподобимся старца Иринея увидеть.
И Ольга опомнилась, подумав: «Беду надо переживать в одиночестве, тем более горе». Она опустила голову, словно ее только и занимало, как бы не споткнуться о приподнявшийся край гранитной плиты.
А тропинка у следующей заводи отрывалась от каменного пояса монастырского острова и уводила на храмовую площадь, к паперти.
* * *
Над перроном теплились огни фонарей. Голос с металлической хрипотцой уведомил, что начинается посадка. Поезд давно был наготове, а теперь, повинуясь расписанию и голосу из репродуктора, распахнулись двери вагонов. Проводницы прошлись тряпками по поручням.
В составе было семь вагонов, из них два купейных, остальные – плацкарт: ради нескольких часов в дороге люди разумные попусту тратиться не собирались, и так нормально, не баре. Был бы общий вагон, они бы и в нем поехали.
Олег предъявил билет. Проводница – средних лет, молодящаяся, с крашеной челкой –ощупала его глазами, задержавшись на пакете, в котором сквозь целлофан угадывались бутылки.