Полымя - стр. 36

А через несколько лет и другая польза проявилась: отстойник снова стал озерцом. Такая вот негаданная удача.

Много десятилетий, собственно, с того времени, как построили ферму в первые годы коллективизации, озером как таковым оно не было. Перестало быть, превратившись в отстойник. А что было озеро – забудьте. И ведь забыли!

«А я помню, – говорила печально мать. – Бабушка твоя рассказывала. Мизинец! Так озерцо звалось. Там парни и девки на Ивана Купалу игрища устраивали. Самое подходящее место было. Между Мизинцем и большим озером земли совсем ничего, в три проскока пережабина».

«Перешеек», – предлагал он свой вариант, переводя на книжный язык местный говор.

«Перешеек, – соглашалась мать. – Бревна поперек клали, хворост сверху – и запаливали. Парни, кто посмелей, и девки отчаянные, такие всегда находились, через тот костер сигали. Потом, как не стало Мизинца, конечно, тоже гулевали на Купалу, я еще помню, но уже в других местах, и веселье уже не то было, а когда мужик один пьяным в огонь свалился, погорел сильно, гулянья эти под запрет попали».

Все мать помнила из давнего. На память иногда жаловалась, лишь когда речь о вчерашнем заходила. У пожилых это обыкновенно, а у старых вообще за правило.

-–

Из-за поворота появился потрепанный «москвичок» – ижевский «каблук», развозивший по сельским магазинам выпеченный в райцентре хлеб. В деревнях по домам хлебом уже не занимались, больно муторно.

Егоров отступил за обочину, к лопухам и бурьяну.

«Каблучок» затормозил. Водитель перегнулся через пассажирское сиденье, крутанул ручку, опуская стекло.

– Салют, начальник!

Он знал участкового из Покровского много лет и не мог проехать без того, чтобы не выказать свое уважение.

– И тебе не хворать, – ответил на приветствие Егоров. – Чего опаздываешь?

– Да, понимаешь, на переезде через железку автобус с паломниками сломался. Ни туда ни сюда. И не объедешь. Пока вытолкали… Прикинь, и смех и грех.

– Много смеешься. А тебя люди ждут. И Люба извелась.

– Вот уж не поверю.

– А ты поверь.

– Да еду я, еду.

– Постой. Ты Славку Колычева дорогой не видал?

– Не встречал.

«Москвич» фыркнул и покатил дальше.

Так-то лучше, кивнул Егоров, а то Любу наверняка задергали: где хлеб да где хлеб?

Прежде чем вернуться на дорогу, он критически осмотрел ботинки и похвалил себя за предусмотрительность, что не на шаг отступил, а подальше. Блестят. Но до Мизинца еще шагать и шагать.

Вот как бывает. Пропало имя, а потом вернулось. Словно из небытия вытянули и снова жизнь вдохнули. А там, глядишь, пройдет сколько-то лет, и уже прежнее обзывалище сотрется – что не было чудного озерца Мизинец, а был помойный отстойник, вонючий, в бурых пленках.