Полымя - стр. 29

«Гаденыш!»

Выругался таксист от души, но не зло, почти весело. Включил дворники и опрыскал стекло водой, удаляя оставшийся сор. Воткнул передачу, рывком преодолел рельсы и за несколько секунд догнал трактор. Обогнал его и помчался дальше, напоследок выставив в окно руку и погрозив обидчику кулаком.

«А чего разбираться не стали?» – спросил Олег.

«Да пустое это. Если всякий раз отношения выяснять, так жизнь и пройдет».

«Да вы философ».

«Шофер я», – буркнул таксист, и пальцы его сжались, словно хотели расплющить баранку.

«Давно таксуете?»

«Шестой год».

«Частный извоз?»

«Он самый».

«А чего «шашечки» налепили?»

«Чтобы с дурацкими вопросами не приставали. В ту сторону, не в ту сторону, и чтобы не надеялись, что задарма повезу».

«А от гаишников вопросов не ждете?»

«Да я, почитай, их всех знаю, а они меня. Миром расходимся».

«Ну да, город у вас небольшой, все на виду».

«Так и есть. Не по имени знаешь, так в лицо. Я же местный, в порту работал. Столяр я, плотник, и за краснодеревщика могу».

«А почему уволились?»

«То не я – жизнь уволила. Раньше по озеру и баржи тягали, и «трамвайчики» пассажирские ходили, пристани были, рейсы на самые дальние плёсы строго по расписанию. А что сейчас? От всего флота три калеки-недомерка остались. Паломников в монастырь доставляют. Чтобы куда подальше, уже нерентабельно. А без теплоходов пристани не нужны стали, развалились без ухода, теперь до деревень только на машинах или на моторках».

«И куда флот подевался, на сторону толкнули?»

«Если бы! Так бы хоть плавали кораблики. У нас судоходного пути на Волгу нет, как их продашь? Как на сторону доставить?»

«А сюда они как попадали?»

«По железной дороге, на специальных платформах. Те, что поменьше, целиком везли, а покрупнее – частями и здесь собирали. В порту и собирали, и я этим занимался, все что по дереву – мое. А когда теплоходы на металлолом стали резать, уволился».

«Рука не поднялась?»

«Вроде того. Вот так все и вышло: был на озере флот – и нет его. Размародерили кораблики, а потом газорезкой. В войну сберегли, а в мирное время профукали. Я вот на улице имени Хорошкова живу. Отважный был капитан! Первой военной осенью его пароходик немцы бомбами забросали. Хорошкова ранило тяжело, в руку. Так его перевязали, и он опять к штурвалу встал. И всех эвакуированных до города доставил. Уже там без сознания свалился. Кисть ему потом ампутировали, а он, как из госпиталя вышел, обратно к себе на мостик, рулить. Вот какой человек был. Он в конце 50-х умер, своей смертью, по болезни. Тогда и улицу в его честь назвали, до того она Никольской звалась, и пароходик переименовали – был «Смелый», стал «Капитан Хорошков». Это я к тому, что он первым под горелку отправился. А ведь так и ходил все эти годы: отремонтируют – и снова на воде. Тоже неубиваемый! И доплавался…»