Полымя - стр. 20
«Мы сами, у меня фонарик есть», – гордо говорил Славка и доставал из кармана фонарь. В его пластмассовом корпусе была укрыта динамо-машинка, приводившаяся в действие рычагом. Фонарь тонул в ладони Колычева. Тот начинал сжимать пальцы. Раздавалось жужжание, соцветие LED-светодиодов выбрасывало белый луч. Олег как-то попробовал, но чтобы так быстро и так ярко, у него не получилось.
«Пойдем, Слава!» – торопила мать.
Они уходили. Луч фонаря шарил по траве. Иногда сквозь него проскакивали белые искры – мотыльки, а иногда Славка ловил лучом ночную бабочку, и та металась в конусе света, пока в отчаянном усилии не вырывалась на свободу – во тьму.
Олег поднимался к дому. На ступеньках всегда что-нибудь находилось – пирожки, печенье, банка молока, не только Шурупу лакомиться. Молоко у Марии Филипповны Колычевой было чудесное. Но его к ночи, может быть. Сначала водки.
* * *
Лера поддернула замок «молнии» к шее. Куртка жала в плечах, но уж лучше так, чем голой грудью на всю улицу светить.
Настроение менялось ежеминутно. То она улыбалась, вспоминая реакцию матери… Этого она и добивалась – позлить. Для того нацепила шмотки, в которых нечего удивляться, если на улице к тебе подвалит урод с мутными глазами и предложит располовинить пупырь пивасика. Ханжам надо бросать вызов, иначе они возьмут верх. Они мнят себя непогрешимыми, будущее для них как следующая глава плохого детектива, когда, несмотря на все потуги автора, уже ясно, что убийца – дворецкий. Отсюда все эти нотации, поучения и глухота – других они не слышат, не считают нужным. Вот и мать из таких. Хотя не из замшелых, от которых нафталином разит до тошноты. Принять бы это и примириться, но ее не смиряло то, что мать не в рядах помороженных, пусть на шажок, а впереди. Потому что другие были по боку, а с матерью так не получалось. Потому что мать ее в первый класс за руку вела, бантики вязала, на костюм лисички-сестрички воротника своего пальто не пожалела. Так с какой минуты, с какого дня стало перевешивать другое? Вроде и незаметно, но подрастала кучка, камешек к камешку, те лишь поначалу обращались в ледышки, истаивали, потом превращаться перестали. И уже ничего не прощалось, не забывалось, и был вынесен приговор: виновна! А значит, наказуема. Хотя бы этой идиотской кофточкой, ляжками врастопырку, да, наверное, и Денчиком.
Проходили секунды, и улыбка слетала, даже не пытаясь зацепиться за губы. Конечно, Денис ее любит, и она его, но чтобы сразу в омут? Это для в книжек про закаливание. И не в Денисе, она в себе не уверена, поэтому шалаш не нужен – нужна квартира.