Полукровки - стр. 18
Вампирская тетка говорит, что это эгоизм, тупость, быть все время волком – не рай, и по ночам она порой плачет из-за этого, по всем умершим, полупревратившись. По всем, убегавшим с пулей в боку как с жемчужиной, сделанной из лавы. По всем, застывшим у забора с пестрой кошкой в зубах, странным образом привлеченных желтым светом окна. Иногда по ночам тетя плачет по всем этим оволчившимся вервольфам, брыкающимся во сне, когда в их памяти просыпаются странные запахи: соуса для барбекю, мела бильярдного стола, освежителя воздуха.
Не сны, кошмары. Прошлое, которого они не могут вспомнить. Личность, которой они не узнают.
Ее бывший тоже ничего не может ей об этом рассказать, как понимает вампир. Горло вервольфа не приспособлено для человеческой речи. Слов не выговоришь. Слишком многое надо объяснить.
Но они могут скалиться. Рычать.
– Он знает. Он помнит, – говорит вампирская тетя достаточно громко, чтобы вампирский дядя точно услышал.
– Поезд давно ушел, – говорит вампирский дядя. – И давно уже не такой скорый в любом случае.
– Тс-с-с, – говорит тетя. – На сей раз все будет хорошо. – Ладонь ее до сих пор гладит бархатный нос мужа. Но когда через мгновение он щелкает зубами, она уже прижимает руку к груди, оскалившись.
– Идиот, – говорит вампирский дядя, шагнув вперед, и когда вампир поднимает взгляд, дядя уже снял резиновую маску.
Но волчья морда остается. И уши.
Дядя даже не ждет конца превращения. Он налетает на бывшего мужа сестры, и это безумие, клубок, схватка в эту самую святую из ночей, щелканье зубов и рычанье, и длинные выплески крови, а остальные, пришедшие в церковь, стоят на своих двоих, смотрят и ждут – двое из них люди, обнаженные – и что навсегда останется в памяти вампира, это образ тети в костюме медсестры. Она делает шаг прочь от схватки, но тянется к ним, прижимая другую руку ко рту.
– Вот теперь Хеллоуин, – говорит вампир, но про себя.
После этого все закружилось. Быстрее чем прежде.
Вампирская тетя, все еще почти во всем своем развевающемся костюме медсестры, но уже на четырех, ее острые опасные убийственные клыки вцепились в воротник на затылке вампира, и хотя ему восемь лет, они так быстро бегут сквозь деревья, что лицо вампира трескается на сотню осколков, на тысячу.
Это не имеет значения для тети, когда она обращается снова, снова завязывает свой больничный халат, отвернувшись в тень, лицом к длинному туннелю.
Вернувшись через город, она резко останавливается перед последним домом, над крыльцом которого горят огни, объясняет вампиру, что он должен здесь делать, затем выуживает бумажный пакет из-под бургера, вытряхивает мусор. Открывает пакет, заставляет взять его.