Полубрат - стр. 75
Вечером они на рейсовом пароходе переплывают Вестфьорд курсом на Будё. Арнольд стоит на палубе рядом со спасательными шлюпками и наблюдает, как горы погружаются в голубой вечер. На краю, где море и небо сходятся, различимы острова, откуда он родом и которые теперь покидает, они разбросаны, как камешки среди волн. Арнольд улыбается. Его не укачивает. Он чувствует себя сильным. Поднимает четырехпалую руку и машет. Потом спускается к остальным. Все молчат. Думают о своем. Тело Халворсена лежит в морозильнике ниже всех кают, но в Халден ему не вернуться: погода теплеет, лед тает, и скоро тело начнет тухнуть.
Арнольд присаживается за стол к Мундусу. На коленях тот держит перевязанный бечевкой коричневый чемодан. – Что это? – спрашивает Арнольд. Мундус вперяет в него налитые кровью глаза. – А тебе надо знать, да? – Арнольд казнит себя, что сунулся с вопросом. Но Мундус кладет руки на крышку и придвигается к Арнольду. – В него, – шепчет он, – я собрал все аплодисменты. Можешь взять его у меня на хранение.
Цирк сходит в Будё. Они хоронят Der Rote Teufel на церковном погосте у самого моря, на узкой полоске земли между воротами и каменной оградой. Могила такая маленькая, что и в свой последний и самый затяжной прыжок акробат уходит сгруппировавшись. Еще раз попадается Арнольду на глаза Шоколадная Девочка. И снова мы теряем его из виду. Он стоял на дне моря. Впадал в оцепенение. Пластался под шатром цирка. И наконец добрался до мрачной большой земли. Неся чемодан с аплодисментами, он пропадает вдали за углом.
(смех)
Я нашел кое-какие отцовы записи того времени, когда нам пришлось разбирать его вещи после «несчастного случая», как мы говорим. Ему угодил в голову диск, и он умер. Я понял в тот момент не все, наверно, из этих заметок, нацарапанных им бессонной ночью в дешевом отельчике в некой точке мира на листке, должно быть выдранном из Библии. Листок лежал в кармане светлого льняного костюма, в который отец давно перестал влезать. Я сохранил этот листок. И храню по сей день. Почерк детский, буквы сплошь большие, и я вижу, как отец медленно выводит их в такт мыслям, которые оформляются у него в мозгу и перетекают в синие чернила, хотя, может, объяснение в том, что из-за недостающего пальца ему трудно было удержать ручку. На листке своего рода список. Опись смехов: Смех Авроры – застенчивый; смех отца – неслышный; смех учителя Холста – злобный; смех пастора – печальный; смех доктора Паульсена – пьяный; смех Мундуса – черный; смех публики – злорадный. Последнее слово, злорадный,