Полубрат - стр. 19
Болетта отнесла дочь в спальню и положила на широкую кровать. Пра споро поставила на плиту самый большой котел с водой и побежала за ними. Вера лежала с закрытыми глазами и с окровавленным платьем в сведенных руках. Лицо перекосило хуже прежнего. Одну щеку залила синева. Болетта примостилась на краешке кровати, не зная, куда девать неприкаянные руки. – Я нашла ее в таком виде, – прошептала она. – Но она ничего не говорит. Ни словечка! – Она совсем ничего не сказала? – Только чтоб я не забыла выпустить голубя. – Какого голубя? – Там сидел на веревке. На сушилке. Что она имела в виду? – Чтобы ты выпустила его на волю. Голубя.
Пра устроилась с другой стороны кровати. Она бережно погладила Веру по лбу и выяснила, что он сухой и горячий. Потом положила два пальца на узкую, бледную цыплячью шейку и с трудом прощупала пульс, ровный и вялый. Изо рта Веры доносился прежний звук, глухая, темная песня, заставлявшая дрожать губы. Болетта не вытерпела. Заткнула уши. – Она вот так бормочет все время, как я ее нашла. – Она не бормочет. Она курлычет. Спаси, Господи. – Пра попробовала забрать у Веры платье, но не смогла. Пальцы побелели, три ногтя сломались. – Позвоним доктору? – шепнула Болетта. – Докторам сегодня не до нас. У нее месячные? – Столько крови не бывает! – Пра быстро взглянула на дочь: – Бывает! Чего-чего, а крови у нас хоть залейся.
Они услышали, что на кухне закипела вода, и пока Болетта ходила за котлом, Пра достала уксус, камфару, тряпки, йод и бинт. Женщины осторожно приподняли Веру, развязали на спине фартук и боязливо положили ее на место, стянули туфли и чулки, расстегнули кофту, но когда попробовали вынуть из рук платье, не смогли. Им пришлось силой расцеплять палец за пальцем, и все равно они не справились. Кончилось тем, что Пра принесла ножницы и разрезала одежду: от края юбки, через кровавое платье, до горловины и вдоль обеих рук. Изредка Вера открывала глаза, то ли силясь понять, где она находится, то ли любопытствуя, что они с ней делают. Она очухивалась на миг и тут же с прежним клекотом проваливалась в свой голубой помрак. Они откинули обрезки одежд и увидели, что белье тоже в крови. Убрали и его, Вера больше не сопротивлялась. Болетта зарыдала в голос над дочерью, как она лежала теперь, голая в огромной кровати, почти прозрачная в матовом свете люстры над ними, только тянула к чему-то руки, сжимая пальцы в кулаки, точно продолжая цепляться за синее платье, в котором ей так и не привелось пофасонить.
Потом они нежным мылом с пемзой, щеткой и губкой оттерли Веру, промокнули самым мягким полотенцем, перестелили постель, наложили на щеку масляный компресс, пристроили на груди смоченную уксусом тряпку и сделали из бинта прокладку, для верности трехслойную. Напоили теплым чайком и нарядили в китайскую ночную рубашку Пра. Вера больше не клекотала. Она тихо спала, и даже руки наконец разжались и спокойно лежали на шелке.