Размер шрифта
-
+

Полный оборот - стр. 16

Поелозив членом об моё сморщенное лицо, чудовище дёрнуло цепь и сорвало с моих рук верёвки. Перестал держать насильно, и я упала на землю, неуклюже отползая от его животных лап. Рядом со мной стали падать на землю капли… спермы. Какой интеллигентный оборотень, не взял девушку силой, скромно подрочил на неё. Развернулся и ушёл. Я так и не поняла, можно ли было считать это изнасилованием или мне безумно повезло с Ильичом.

Не успев вырыть ямку, я помчалась в уголок сходить по-маленькому. Простонав от облегчения, поползла к ведру, чтобы смыть с лица следы пребывания на нём члена. Вот и все мои занятия на цепи.

Быстро темнело. В окошечко попадал холодный лунный свет. Я сидела, обняв колени, и заворожённо смотрела на крохотный кусочек звёздного неба. Взяла и завыла, гулко и протяжно. С волками жить по-волчьи выть. Открылась дверь из кухни, и мне кинули грязное одеяло. И на том спасибо, а то замёрзла.

Утром я проснулась от скрипа двери. Выглянула из-под одеяла, в меня полетело несколько красных яблок. Больше он в этот день не приходил. Яблоки оказались жестоко-кислыми, хотя на вид красивыми. От них живот загудел ещё больше. Постаралась размяться, поделать зарядку, но без еды быстро устала. Целый день пела песни.

— Я плясала, я резвилась,

Песни пела лай-ла-лай.

Ты мне, чудище лесное,

Пирожок мой отдавай…, —  затянула я финскую польку, путаясь в мудрёном припеве.

А ночью опять выла, но оборотень больше не пришёл.

Следующий день начался с соплей, глубокого уныния и разочарования в своей никчёмной жизни. Больше не пела и не вставала. Почти всё время спала, несмотря на голод.

Очнулась, как в бреду, Ильич мне в рот грязные тряпки пихал и делал это очень быстро, словно торопился. Я стала сопротивляться, вцепилась в его мохнатое ухо и попыталась его оторвать. Билась, извивалась. Оборотень вставил мне кляп, и завязал сверху верёвкой. Заломив руки за спину, дал мне по попе нормальных таких увесистых  шлепков. Даже через джинсы припечатал так, что кожу зажгло.

Связав меня по рукам и ногам,  быстро вытащил в дом, неся, как корзинку, и намертво привязал к перевёрнутому столу. Я огляделась, опять всё вверх дном, всё валялось, грязно вдобавок, бочки упали, рассыпались соль и мука. Жалко, можно было бы ещё лепёшек напечь.

Я сидела без движения и возможности что-либо сказать, и тут в дверь постучали. Оборотень, накренившись вперёд, что уменьшало его рост, пошёл к двери. Из-за печи я не видела гостя, но услышала. Это был мой дед Стасик.

8

 Они вошли в дом. Но дальше прихожей не двинулись. Дед обстановку оценил и понял, что человека здесь нет: такой беспорядок. А мой рюкзак, наверно, убран, как и я. Оборотень привязал меня к столу за печкой. Ни дед меня, ни я деда не увидели. Слышала громкий голос Стасика. Он всегда говорил гулко, потому что слышал плохо. Мои мычания сквозь кляп остались им незамеченными. Сколько бы я ни билась, пытаясь подать деду знак, что я рядом, ничего не выходило. Кожу натирало, верёвки слишком сильно меня прижимали к ножкам мощного стола.

Страница 16