Полковник Яковлев. Ученый на старте - стр. 1

Я не знал, что человек может вынести столько страданий…

Фёдор Гааз, врач (XIX век)

Май 1941-го… Ранним весенним утром на станции Тихорецкая старший лейтенант Яковлев прогуливался у вокзала в ожидании поезда. Недалеко от станции в небольшом скверике раскинули свои шатры цыгане. Николай любил смуглолицых кочевников, а особенно их ребятишек. Он подошёл близко к ограде сада и рассматривал молодое цыганское племя, озорные личики ребятни с кудрявыми головками, убелёнными пухом и перьями, которые то и дело высовывались из-под подушек и строили рожицы любопытному военному.

Когда солнце поднялось, капитан Яковлев вернулся на вокзал и занял одну из скамеек, стоявших на перроне. Вдруг из-за угла вокзального здания с шумом вынырнула чумазая, одетая в лохмотья стайка цыган. Словно воробышки рассыпались они по перрону и по залу ожидания в поисках мелкой добычи. Один из них – маленький, худенький, вёрткий, со смеющимися чёрными глазками – пробежал хитрым, пытливым взглядом по пассажирам и остановился на добром лице офицера. Николай Андреевич, ласково глянув на мальчугана, улыбнулся. Окончательно убедившись, что выбор сделан верный, малыш направился к лейтенанту, стал цыганить:

– Дай копейку, дяденька.

Яковлев извлёк из кошелька двугривенный и, бросив в смуглую ладошку спросил:

– Как зовут?

– Зозуля, Захар, – залпом выпалил мальчуган.

– Захар, значит, – задумчиво протянул Николай и погладил мальчика по кудрявой голове.

Цыганёнок, окончательно осмелев, нагнулся к уху Яковлева и прошептал:

– Если дашь ещё копейку, станцую и спою.

Яковлев потянулся к кошельку и снова опустил двугривенный в его ладонь. И тут начался настоящий цыганский концерт. Черномазый артист вьюном завертелся под задорный мотив собственного аккомпанемента, выбивая мелкую каблучную дробь искромётного цыганского танца. Его ловкие руки виртуозно скользили по груди, животу, бёдрам и вдруг ударили по асфальту перрона. Войдя в азарт, он ловко откинул одну, затем другую ногу, сбросил огромные неуклюжие женские туфли и, облегчённо вздохнув, пошёл вприсядку. Собралась толпа пассажиров, люди благодарно хлопали в такт танца, весело подбадривали. На цыганёнка офицер смотрел восторженно, ловя каждое слово песни, слетавшей с его губ. От души сплясав, шумно дыша, Захар устало остановился перед щедрым зрителем и возбуждённо спросил:

– А хошь, задаром покажу тебе, как идут наши поезда в Германию?

– Ну что ж, покажи, коли есть на то желание.

Цыганёнок на шаг отошёл в сторонку, насупив брови, надув губы, медленно, тяжело передвигая ногами, работая руками, запыхтел, как паровоз, и глухо протрубил:

– Хлеб! Сало! Яйки! Сахар! – А потом заулыбался, повернул лицо к Яковлеву и открыто спросил: – А показать, как из Германии обратно идут поезда?

Яковлев молча кивнул, и цыганёнок мелко-мелко засеменил шажками, повторяя:

– Винтики! Болтики! Винтики!.. Болтики!.. Ту-у-у…

Яковлев не сводил с юного артиста глаз.

– Ну а теперь я снова спою, – сказал Захар, обратившись к своему главному зрителю, поглядывая на его карман, куда старший лейтенант опустил кошелёк.

– Ну и бесёнок! Хитрый! – воскликнул парень, сидевший на другом конце скамьи.

Артист оставил реплику без внимания, снова пустился в пляс. Только теперь поднял тонкую, в заплатках рубашонку, оголяя живот, и, ударяя по нему ручонками, затянул:

– Пузо голо, кишки грають, пятилетку выполняют.

Хмурая украинка, сидевшая рядом на скамье, не выпуская из рук узлы, вдруг тряхнула головой и зло крикнула:

– А ну, геть витцеля от греха подальше, бисова дитына! – И, оторвав руку от узла, замахнулась на Захара: – Бачите, що спивае, чертяка!

Цыганёнок показал ей язык, состроил рожицу и растворился в толпе. Яковлев с грустью поглядел вслед сверкнувшим пяткам мальчика, который успел на ходу подхватить сброшенные с ног женские туфли.