Политическая наука №4 / 2017. Субнациональное измерение политики - стр. 38

Рассмотрение итогов региональных выборов как результата работы политических машин, соответствует реалиям электорального авторитаризма и логике субнационального авторитаризма. При электоральном авторитаризме институт выборов присутствует не как инструмент поддержания подотчетности властей [Schedler, 2006, p. 3], но используется самими властями в своих интересах, например для подачи сигнала о собственной мощи [Magaloni, 2006]. Интрига таких выборов состоит не в том, как проголосуют избиратели при существующей экономической динамике, социальной и демографической композиции региона, политическом опыте администрации и т.д., но скорее в том, насколько убедительные итоги обеспечит правящая группа при наличествующих социально-демографических, экономических и политических условиях. Логика субнационального авторитаризма в свою очередь подразумевает контроль местного руководителя в пределах своей территории и создание имиджа незаменимости в глазах центра [Gibson, 2013]. Так что само положение обязывает субнационального автократа иметь политическую машину [Гельман, 2009] и доказывать ее эффективность итогами выборов.

Примечательно, что как экспертные оценки, так и уточненные математические расчеты сходятся в том, что с середины 2000‐х при ротации губернаторского корпуса федеральный центр в России действительно поощряет губернаторов с наилучшими электоральными результатами [Петров, 2007; Туровский, 2009; Reuter, Robertson, 2012; Reisinger, Moraski, 2017, p. 98–116]: такие губернаторы реже и позже отправлялись в отставку. Исследования показывают, что работа политической машины оказывалась для центра важнее, чем социально-экономические показатели11. Кроме того, прослеживается взаимосвязь между лучшими электоральными результатами и большим объемом межбюджетных трансфертов региону [Стародубцев, 2014; Sharafutdinova, Turovsky, 2017]. Исследователи могут теоретически интерпретировать уровень «провластного» голосования в регионе как отражение силы политической машины, как маркер лояльности центру, как показатель административных возможностей местных элит. Так или иначе, именно электоральные показатели позволяют наилучшим образом объяснить и систематизировать пестроту политики, связанной с российскими регионами, а ключевым концептом для понимания электоральных показателей служит понятие политической машины [Гельман, 2009; Golosov, 2013; Reuter, 2013].

Фокусировка на работе политических машин меняет исследовательскую перспективу. Действительно, задача политической машины состоит в обеспечении электоральной поддержки кандидатов и партий независимо от их программ и независимо от текущей экономической динамики. Другими словами, политическая машина избавляет руководителя от подотчетности как за прошедший период, так и в будущем. В таком случае следует начинать любое объяснение регионального разнообразия с факторов, способствующих консолидации губернаторских машин [Хейл, 2016; Obydenkova, Libman, 2012; Saikkonen, 2016; Reisinger, Moraski, 2017, p. 82–97]. Это могут быть те же политические и социально-экономические факторы, что используются в анализе голосования избирателей за программы и экономическую выгоду [Konitzer, 2005], однако механизмы воздействия этих факторов принципиально иные. Например, если при классическом подходе экономический рост способствует голосованию за инкумбента, то политическим машинам бедность идет на пользу, поскольку бедное незащищенное население сильнее зависит от перераспределений политической машины [Скотт, 2016; Magaloni, 2006; Golosov, 2016]. В этой перспективе укрепления политических машин и более высокой поддержки власти следует ожидать в более бедных регионах [Reuter, 2013; Bader, van Ham, 2015]. Тогда как положительную взаимосвязь между размером ВРП и результатами партии власти можно предвидеть скорее опосредованно через переменную размера государственного сектора, т.е. объема ресурсов, находящихся в распоряжении правящих элит [Obydenkova, Libman, 2012; Reuter, 2013; подробнее теорию см. в Greene, 2007], и эффекта «ресурсного проклятия» [Fish, 2005; Saikkonen, 2016]. Таким образом, исследования политических машин позволяют выделить особые закономерности электорального поведения и особый набор электоральных практик [Панов, 2009].