Политическая наука №4 / 2015. Сравнительные исследования мировой политики - стр. 43
ЦА как «сердце» евразийского Хартленда соединяет кратчайшим путем «запад» КНР и ЮВА с Россией, Европой, Закавказьем, Каспием. «Экономический пояс» наиболее полно включает транзитный потенциал ЦА, особенно Казахстана и Киргизии, повышает безопасность и всего региона, и каждой страны. Страны ЦА граничат с Синьцзяном, нестабильным регионом КНР. Они располагают разветвленными дорогами и трубопроводами, связывающими их между собой, с Россией и КНР. Казахстан с Россией связывает несколько железных дорог, в том числе трансроссийская дорога, проходящая через территорию Казахстана. Включение ЦА в мегапроект «Экономического пояса» – это «новое открытие Хартленда». Страны ЦА могут существенно выиграть от реализации этого проекта.
Через Белоруссию «северный» маршрут «Экономического пояса» выходит в Польшу и Западную Европу. После кризиса на Украине в 2014–2015 гг. значение потенциала интеграции Белоруссии намного возросло. Белоруссия, в сравнении с Украиной, наглядно показывает зависимость реального потенциала интеграционной политики от состоятельности государства. Белоруссия разрывает общую линию изоляции России, выстроенной НАТО с помощью Балтии, Польши, Румынии, Болгарии, Грузии, а теперь и Украины.
Отношения КНР с другими государствами Евразии, вовлекаемыми в проект, оказываются по разным причинам гораздо сложнее: а) «замороженные» пограничные споры с Индией контрастируют с урегулированными спорами КНР, России, государств ЦА; б) стабильные отношения КНР – Пакистан осложняются действиями талибов и внутренней нестабильностью данного соседа; в) вовлечение в проект Афганистана затруднено из-за продолжающейся гражданской войны; г) отношения с государствами ЮВА осложнены серьезными территориальными спорами как на суше, так и на море. Все это ослабляет потенциал их интеграционной политики.
Полезно обращение к историческим и социокультурным аспектам Евразии. Например, историки Китая и ЮВА (Мин Шу, Су Бейхаи, Хуан Янхуа, Дж. Миллвард и др.) пишут о «трибутных соглашениях». Этот термин трактуют по-разному. Западные авторы называют их «символическими», связывают с «дарами» (gift-relation) [Millward, 2007, р. 73, 75]. Некоторые специалисты считают, что за трибутными соглашениями скрываются вассальные отношения (fanshu), которые включают тесные экономические и культурные связи, отраженные в особенностях китайской цивилизации [Su Beihai, Huang Jianhua, 1993, р. 54].
Су Бейхаи и Хуан Янхуа рассматривают трибутные соглашения не только в плане совместных военных и дипломатических действий. Так, соглашения уйгурских княжеств Турфан, Хами, Минского Китая, Тимуридов отражали торговую зависимость от монополии Китая в производстве шелка и других товаров, поставлявшихся в Европу и другие регионы до XVII в. в основном через Турфан и Кашгар. На наш взгляд, больше соответствует действительности интерпретация трибутных соглашений, когда их рассматривают в контексте восприятия Китая как империи, обеспечивающей защиту и внешний арбитраж для соседних народов [Min Shu, 2011, р. 229]. Они могут трактоваться как далекие предпосылки региональной интеграции вокруг доминирующих государств, что помогает разрабатывать формы, учитывающие международное право и цивилизационный опыт.