Полиция мыслей. Власть, эксперты и борьба с экстремизмом в современной России - стр. 3

. Э. Шилз утверждал, что «центр не только заставляет повиноваться, но и завладевает вниманием. Он сам стремится к этому – хотя, впрочем, в разной степени при различных режимах – и автоматически достигает этого в силу самого факта своего существования»[3]. Однако, кроме центра и всевозможных периферий в обществе есть и маргинальные группировки, вниманием которых центр совершенно не завладевает, и которые не воспринимают распоряжения и убеждения, вырабатываемые центром или т. н. субцентрами. В сфере интеллектуальной деятельности и художественного творчества именно в среде таких маргинальных группировок (разумеется, далеко не из всех) и формируются те новые течения и тенденции, которые позднее меняют векторы движения, предлагая новые эстетические – и не только эстетические – системы координат. Понимая угрозы, которые несут подобные маргинальные группировки, да и в силу просто присущего центру стремления к максимально широкому распространению своей гегемонии, центр редко когда терпим к ним, причем степень терпимости обратно пропорциональна уровню суверенности демократии: чем она более «суверенная», тем меньше шансов у контркультурных интеллектуалов не работать кочегарами, не попасть в тюрьмы и лагеря и не оказаться вытесненными в эмиграцию.

Не следует забывать и о другой проблеме, перед которой стоят в настоящее время интеллектуалы – проблеме востребованности. Тиражи научной литературы, стремительно снижаясь, дошли до минимума, заработная плата и гонорары ученых (в том числе за книги и статьи) отбрасывают их на нижние ступени социальной лестницы, а развитие Интернета, со всеми его продуктами – от Википедии до блогосферы – ставит профессионально пишущих людей в состояние тяжелой конкуренции, при которой потенциальные покупатели их знаний и трудов редко когда способны оценить эти знания и эти труды; большинству хватит и скачанной с анонимного сайта чужой курсовой работы, зачем что-то мудреное читать?! Университетские интеллектуалы в подавляющем большинстве своем никогда не умели (да и никогда толком не пробовали) существовать в условиях свободного рынка, привычно рассчитывая либо на финансирование со стороны государства, либо на щедрость меценатов. Эта модель более или менее успешно работает в западных странах, где существует укорененная традиция приобретения толстосумами социального статуса уважаемых общественных деятелей путем оказания филантропической помощи учреждениям науки, культуры и системы здравоохранения. Выделяя помощь, бизнесмены и финансисты формируют попечительские советы университетов, музеев, оркестров, театров и больниц, получают степени почетных докторов и всевозможные дипломы, иногда играя большую, а иногда меньшую роль в реальном руководстве этими учреждениями. В России такой культуры филантропии вне плотно курируемой высшими руководителями страны спортивной сферы практически нет, хотя отдельные состоятельные бизнесмены уже потратили многие миллионы долларов на поддержку тех или иных культурных и научных центров страны. Однако подавляющее большинство работников университетов, научно-исследовательских институтов, серьезных издательств и учреждений культуры ни на какую спонсорскую помощь рассчитывать не могут, в особенности за пределами Москвы. Потратив два десятилетия на получение образования, многие годы совершенствуясь в сфере своих изысканий, большинство представителей гуманитарной интеллигенции, не имеющих дополнительных источников дохода (от аренды доставшихся в наследство квартир или от репетиторства абитуриентов с «гарантией поступления» в престижные вузы), едва сводят концы с концами. К финансовым проблемам, достаточно болезненным самим по себе, добавились проблемы статуса: научные работники, в особенности гуманитарии, чувствуют себя ненужными.