Полеты наяву или во сне. Детектив - стр. 16
– Либо?
– Либо кого-то боялась.
– Клим – говорю я – поезжай к ее врачу. Вытряси из него все, что возможно. Вот телефон Аполлинарии, позвони ей, узнай, кто врач и где принимает. При необходимости доставь сюда. Врач точно должен был быть в курсе ее обмана.
Клим тут же уходит, за ним ретируется шеф и Роб. Со мной остается Даня.
– Марго, слушай, ну она должна была быть очень осторожной, чтобы никому не попасться. Они же все в одной хате жили…
– Видел бы ты ту хату – ворчу я – размером со стадион. Бедные опера, наверное, до сих пор там рыщут в поисках хоть каких-то улик.
– Слушай, а может, она ночью ходила? Ну, подсматривала, подслушивала, и например, набрала компромат на всех членов семьи. А потом шантажировала их.
– И они дружно выкинули ее из окна лоджии? Показательная казнь? Интересная версия, Даня, но бредовая. Ладно, иди работай. Скоро здесь будет эта самая Манефа и Руфина, мне нужна по ним информация.
– Скоро будет! – говорит он и уходит.
Манефа и Руфина
Генриетта была любимой дочерью нашего отца, хотя говорят, что родители больше любят младших. Но это не так, поверьте. Я всегда, всю свою жизнь была лишь бледной тенью своей пробивной старшей сестры. Генриетта четко знала, чего она хочет, и шла к этой цели с упорством ломовой лошади. Не отрицаю, она была… трудяжкой, хотя во всем и всегда ей помогали родители. Ее все называли сильной личностью, а меня с рождения… только жалели.
Я была очень болезненным ребенком. Болезненным и некрасивым. Сама не знаю, в кого. Мама и папа оба были с очень яркой эффектной внешностью, и Генриетта пошла в них. А я… Мама как-то упомянула, что я похожа на бабушку, но почему-то никогда не показывала мне фото этой особы. Впрочем, это было неважно – получилось то, что получилось.
Завидовала ли я своей сестре? Честно скажу – да, завидовала… немного. Она была общительной, красивой и очень цельной личностью. А я рядом с ней напоминала бледную моль, которая летает рядом лишь для того, чтобы ее кто-нибудь заметил. Я всегда была скромной, тихой и уступчивой. И если Генриетта могла легко и свободно шутить с отцом или смеяться вместе с мамой над очередной модной новинкой в одежде – мне подобное не дозволялось. Рядом со мной постоянно была какая-то куча нянек и гувернанток, мама и отец утверждали, что я крайне болезненный ребенок, хотя я не чувствовала ничего подобного. Непонятно, что они хотели этим сказать, но почему-то я охранялась от внешнего мира так, словно бы он мог мне навредить. А между тем, этот внешний мир всегда очень меня интересовал, поэтому успокоение я нашла в книгах. Читала много и запоем…