Покушение на школьные миражи. Уроки достоинства. Книга 2 - стр. 30
Я спускался по институтской лестнице.
В моей жизни не было ещё больших неудач. И когда им быть? Школа, армия, госпиталь, работа преподавателем физкультуры – ни особых взлётов, ни особых падений. Это первая в жизни неудача. Моё место в Густом Бору, там ждёт меня какая-то будничная работа: преподаватель физкультуры или же делопроизводитель в маслопроме.
Я спускался по лестнице ступенька за ступенькой. Мимо меня проносились студенты. В голове – пустота, никакого желания, даже нет настоящего огорчения, шевелятся мелкие заботы: надо ехать на вокзал, покупать билет, в кассах дальнего следования, должно быть, огромные очереди, не плохо бы от института получить какую-нибудь справку… Э-э, да ну к черту! Опротивели эти стены, аудитории, запах краски, мольберты, разговоры об искусстве! Скорей отсюда!
– Бирюков! Ты куда это? – Я столкнулся с Эммой Барышевой.
В глазах у неё сияние, и без того розовое лицо счастливо разгорелось. Ей ли не радоваться, она-то проходит первым номером.
– На вокзал и… домой, – ответил я и усмехнулся. – В тот самый большой город.
– В Густой…
– Да, в Густой Бор.
– А ты был на коллоквиуме?
– Зачем? Без этих коллоквиумов ясно.
– Тебе пять минут подождать трудно? Ну-ка, поворачивай! Не подозревала, что такой паникёр. Идём, идём…
Она подхватила меня под руку, и я, шурша штанами, покорно пошёл за ней: полмесяца потерял, куда ни шло – ещё десять минут.
Коллоквиум означает собеседование. В данном случае собеседования как такового не было. Просто вызывали одного поступавшего за другим, задавали несколько общих вопросов и сообщали, принят или нет. Если принят, то какие получил отметки на экзаменах.
В полном составе приёмная комиссия, которая просматривала работы, восседала за двумя столами. Человек с худощавым лицом взглянул на меня сочувственно и сразу же опустил глаза. Взгляд же декана из-под красивых сросшихся бровей был устремлён мимо моего правого уха.
Чувствуя всю нелепость своей фигуры в этом светлом кабинете, от дверей до столов застланном толстым ковром, я замер в неловкой позе, с обречённостью перебрасывая взгляд с лица на лицо.
– Бирюков Андрей Васильевич?
– Да.
Наступило неловкое молчание. Я прекрасно понимал, что оно означает. Нельзя же сразу оглушить человека роковыми словами: «Вы не приняты». Даже в такой сугубо официальной обстановке приходится выдерживать такт.
– Вы воевали?
– Да.
– Ни живописи, ни рисунку вы до сих пор нигде не учились?
– Нет.
– Откуда вы родом?
Я в двух словах объяснил, где находится Густой Бор.
– Пятьдесят километров от железной дороги, – уточнил декан, по-прежнему не глядя мне в лицо.