Покушение - стр. 58
– Хорошо, господин Фильщакоф. Мне все ясно. Я убедился, что вы искренний друг рейха. Мы подумаем, как вас лучше использовать для наведения нового порядка. А пока можете возвращаться в свое подразделение, – закончил Грейфе беседу.
Фильчаков снова, как и при встрече, вскинул руку, громко выкрикнул приветствие, щелкнул каблуками и, повернувшись по-военному, отмаршировал к входной двери. Эгерт провел его через посты охраны и выпроводил на улицу. А когда вернулся в приемную, то увидел, что его начальник оживленно беседует со вторым русским. Второй русский свободно говорил по-немецки, да еще на баварском диалекте. О, этот второй русский был совсем не похож на первого. Он происходил из очень хорошей, интеллигентной семьи из Риги. Эгерт сразу почувствовал, что его начальнику было интересно разговаривать с этим отпрыском старого дворянского рода, обучавшимся до воссоединения Латвии с СССР в Мюнхенском университете.
– Родители живы? – спросил Грейфе.
– Никак нет, господин оберштурмбаннфюрер. Мать умерла еще в тридцать шестом году. Отец репрессирован большевиками сразу после захвата Прибалтики. Сведений о нем не имею. Привык считать, что его уже тоже нет в живых, – спокойно, как и вообще он вел весь этот разговор, ответил кандидат.
– Ваш отец был царский офицер? – пожелал уточнить Грейфе. – Где служил?
– Он был полковник, герр оберштумбаннфюрер. С шестнадцатого года служил в штабе генерала Корнилова. После неудавшейся попытки установить в Петрограде власть военной диктатуры вынужден был уехать в Ригу.
– Это было?.. – запамятовал Грейфе.
– Тридцать первого августа семнадцатого года, герр оберштурмбаннфюрер.
– А потом?
– В 1919 отец служил у генерала Бермондт-Авалова. Вместе с генералом фон дер Гольцом они вырвали Ригу у красных. А когда под давлением англо-франкского союза германским войскам пришлось уйти из Риги и продажное латышское правительство заключило в двадцатом году мирный договор с Советами, отец делал все, чтобы красная зараза не проникала в Прибалтику, герр оберштурмбаннфюрер.
– Фон дер Гольц много сделал для Германии, – удовлетворенно заметил Грейфе.
– Мой отец тоже – для Белого движения, герр оберштурмбаннфюрер. За что и был репрессирован большевиками.
Эгерт заглянул в характеристику. Фамилия у кандидата была немецкая – Дреер. Звали его Паулем, хотя рядом с этим именем, правда, в скобках, стояло и другое – Павел. Отчество – Людвигович.
Дрееру задавал вопросы не только Грейфе, но и Скорцени. Штурмбаннфюрер в их разговор включился не сразу. Он вначале внимательно, и было похоже, что даже с любопытством, долго разглядывал Дреера. При этом на губах у маститого террориста блуждала все время какая-то непонятная то ли лукавая, то ли снисходительная ухмылка. Эгерт так и не понял, чем она была вызвана. Но он запомнил, что она была.