Покуда я тебя не обрету - стр. 98
Песню Джек не узнал, может, это старинная народная баллада, заученная мамой, когда она была еще девочкой, а может, что-то ее собственного сочинения, и стихи, и мелодия (скорее последнее). В самом деле, она же пела целый день, наверное, сочинила что-нибудь по дороге.
Вот что Алиса пела во сне:
Джек решил, что это колыбельная, – мама всегда пела ему колыбельные, и пусть сегодня она заснула первой, все равно: не могла же она не спеть сыну песенку?
Джек помолился на ночь за них обоих – как обычно, с закрытыми глазами, но громче, чем обычно, ведь мама спала, так что ему пришлось отдуваться за двоих.
– День, что Ты даровал нам, Господи, окончен. Спасибо Тебе.
Они проспали до полудня, а там Джек спросил маму:
– А что такое шлюха?
– Ты где услышал это слово? Я его во сне сказала?
– Да, ты пела песенку, там было это слово.
– Шлюха – это вроде проститутки, она тоже дает мужчинам советы, Джеки.
– А что значит выходить на панель?
– Это тоже значит давать советы, Джек.
– Вот оно что.
Они шли рука в руке через квартал красных фонарей к Тату-Петеру, и мальчик снова спросил маму:
– А что это за Доки такие?
– Это место, где мне никогда не быть, – только и ответила мама, сколько он ни переспрашивал.
– А как Тату-Петер потерял ногу? – в сотый раз спросил Джек.
– Я же сказала тебе: спроси у него сам.
– Наверное, с велосипеда упал.
Было часа три пополудни, многие дамы уже вышли на панель давать советы. Все они здоровались с Алисой и Джеком, называли их по имени – даже старухи из района вокруг Аудекерк. Алиса специально прошла по Аудекерксплейн, мимо каждой двери и каждой витрины, словно Якоб Бриль, только медленнее. Никто не пропел им ни нотки гимна «Приди ко мне, дыхание Господне».
Они шли на Синт-Олофсстеег прощаться с Тату-Петером.
– Алиса, я всегда рад тебя видеть; если захочешь, приезжай снова ко мне работать, – сказал ей одноногий. – А ты, Джек, смотри не теряй ног, их у человека всего две! Ты уж мне поверь – передвигаться на двух ногах куда удобнее!
А потом они шли на Зеедейк прощаться с Тату-Тео и Робби де Витом. Робби захотел, чтобы Алиса сделала ему татуировку.
– Ладно, идет, только не очередное разбитое сердце: мне сердца уже осточертели, что целые, что разбитые.
Робби согласился на ее автограф у себя на правом плече; изящество букв произвело на Радемакера такое впечатление, что он не отстал от Алисы, пока она не вывела свою подпись и у него на теле – на левом предплечье. Радемакер сказал, что это место он берег для чего-нибудь особенного. Буквы шли от локтевого сгиба до запястья, а поскольку Тео носил часы, то отныне всякий раз, когда он смотрел, сколько времени, перед его глазами оказывалась «Дочурка Алиса».