Покровитель для Ангела. Собственность бандита - стр. 15

Нельзя. Ей будет лучше без меня. Забудет, восстановится, начнет все сначала. Без меня. Я так себя успокаиваю каждую, сука, ночь, а потом снова срываюсь и еду к ней. Просто убедиться, что Ангел в порядке, что ее сердце стучит, и у нее ничего не болит.

За ней и без меня смотрят, я купил ее врачей, медсестер, сиделок, поставил охрану. Ее берегут как принцессу, потому что она и есть принцесса, моя сломленная драгоценность, мой хрупкий нежный цветок, мое самое ценное, самое дорогое, что есть у меня. Девочка, права на которую у меня больше нет.

Я должен ее отпустить, дай ей шанс на жизнь без себя. Так будет правильно, я должен так поступить, ведь я что…что, блядь? Я хороший? Нихуя подобного. Я правильный? Нет, и тут мимо. Я просто сволочь, которая ее хочет, которая ее сломала, и которая не может ее, сука, забыть.

Эту девочку, которая два года меня по имени отчеству называла и смущалась при виде меня. Которая млела от моих ласк и неумело отвечала на поцелуи, а я просто взял ее растоптал, сломал ее так легко и быстро как цветок, и теперь сам себя сжираю, находясь в чистилище. Иметь возможность быть рядом, и не иметь шанса коснуться, прижать к себе, увидеть ее улыбку, а не слезы.

То, что я сделал с ней не прощают, и я не сопливый пацан, чтобы тягать ей цветы в больничку, вымаливая прощение. Хуже того, я не хочу, чтобы она меня прощала, потому что я сам, сука, себя не прощаю. Я не хочу себе прощения, я просто хочу, чтобы Ангел жила и радовалась жизни, тогда как она упорно делает наперекор.

Она херово ест и не спит без успокоительных. Ее рана херово от этого заживает, и как Люда с Тохой ее не обхаживают, в больнице ее держат на две недели дольше, чем должны, потому что Ангел дико ослаблена и словно сама не спешит выздоравливать. Мне на зло, чтобы я, сука, тоже дольше горел видеть ее такой, чтобы ненавидел себя до скрежета в зубах за то, что сотворил с нею.

Я сам. Больше никто не виноват в этом. Ни она, ни Архипов, ни кто-то иной. Доверие. То, с чего у нас все с ней начиналось теперь нахрен уничтожено. Его просто нет, и надежды на него тоже нет, а мне, блядь, больно. Так больно, как никогда еще не было, потому что я знаю, что я виноват, я обидел ту, которая вовсе этого не заслуживала, и теперь вместо того, чтобы улыбаться мне своими ямочками эта девочка лежит вся перебинтованная в больнице с заштопанной дырой в груди.

Я ее чуть не потерял. Кажется, за эти дни я окончательно понимаю это, и у меня дыхание спирает от того, что я ее мог потерять. Вот так просто по собственной дурости Ангел бы умерла там на лесопилке от пули. Этот практически еще наивный ребенок восемнадцатилетний, не видевший жизни едва не умерла там, прикрывая меня собой. Собой, мать ее после того, как я ее выебал и избил до мяса. Я не видел ее шрамов, но уверен, что они останутся. Я лупил Ангела металлической пряжкой ремня, от которой всегда остается грубый след, и мне до дикости страшно увидеть мои шрамы на ее теле, увидеть последствие моей ненависти к невинной девочке, которую я впустил в свое сердце. Не хотел пускать, но пустил, и вот он результат.