Покоренные судьбой - стр. 55

Максимус вытер руки и прислонился к стене.

– Такого выражения лица я у тебя никогда не видел.

Я повернулся к нему:

– Что за выражение?

Максимус скривился и покачал головой, словно собирался сказать нечто неподобающее.

– Неважно.

– Говори, Максимус.

– Такой же взгляд у моего отца, когда он смотрит на маму.

Я уставился на него и насмешливо улыбнулся. Но сердце совершенно нехарактерно ускорилось. Я отмахнулся от напоминания, но оно никуда не делось.

Максимус продолжал смотреть, словно силой мыслей мог выудить из меня информацию.

– Она – никто. – Но фраза прозвучала неправильно.

Максимус не дрогнул.

– Значит, Г – это она.

Я поднял палец в знак предупреждения.

– Забудь, ладно?

– Это не может быть Крессида. Ты не дал ей милое прозвище, начинающееся на Г и сегодня не ее день рождения. Последний раз ты ласково назвал ее сукой.

Почему он не мог оставить меня в покое? Обычно я делился с ним почти всем, но о встречах с Гретой не проболтался никому.

– Ты нашел любовницу, чтобы вынести брак с Крессидой?

– Она не любовница. – Агрессивные нотки в моем голосе мигом заинтриговали Максимуса.

– У тебя проблемы.

Так и есть.

– У Греты сегодня день рождения.

– Грета? – В глазах Максимуса мелькнул намек на понимание, но затем он недоверчиво прищурился.

– Грета Фальконе.

Максимус уставился на меня в надежде, что я пошутил.

Гогот наполнил камеру. Мы с Максимусом повернулись к пленнику. Он одарил меня зубастой ухмылкой.

– Как мило. Переросток Витиелло попробовал киску шлюхи Каморры.

Громкий пульс заполнил мои уши. Во мне закипала ярость.

– Амо!

Я пересек комнату, прежде чем Максимус успел среагировать, вытащил нож, схватил мужчину за длинные сальные волосы, чтобы он встретил мой взгляд, и с такой силой вонзил лезвие в его живот, что подумал, не оказался ли мой кулак внутри его кишок.

Я улыбался, глядя на его искаженное агонией лицо, широко раскрытые глаза и истекающий кровью рот. Рывком взмахнул лезвием вверх, распахивая рану.

Он снова откинулся, но на этот раз адреналин не привел его в чувства.

Отступив, я вынул из раны нож. С хлюпающим всплеском часть его внутренностей вывалилась наружу.

Когда я повернулся, Максимус смотрел на меня так, будто видит впервые.

– Мы должны были допросить его.

– Мы допросили и поймаем еще одного. – Я метнулся к раковине и вымыл руки и нож, затем сменил рубашку. Мои брюки были черными. Никто не заметит на них кровь.

– Хватит пялиться, – прорычал я Максимусу, который не двинулся с места. – Позови кого-нибудь, чтобы убрали бардак.

– Беспорядок, который устроил ты, потому что взбесился из-за чести Фальконе?