Пока королева спит - стр. 24
Когда сидишь на карнизе, болтаешь ногами в пустоте, при этом лопаешь мороженое и смотришь в небо, – вот в такие глобальные моменты простого человеческого счастья мелкие мысли выпадают из твоей головы. Они падают вниз и рассыпаются по мостовой. Можно на них плюнуть, но зачем? да и слюна после мороженного вязкая, такой не попадёшь в цель от слова «совсем».
А вот другие мысли, наоборот, залетают в голову. Они легки и проносятся почти незаметно для тебя, легкое движение, поворот головы, кивок или даже моргание может спугнуть их.
Только тишина и покой может удержать этих ветроногих беглянок, да ещё мороженое может помочь их заманить – они сластёны. Поймать их невозможно, в силах человеческих лишь обрисовать их, окружить ванилью, чтобы потом уже в тяжёлом мире сделать копию легкогривых тонконогих мыслей – уже собственных или поналетевших из какого-то высшего, горного мира? – сие мне до конца не понятно… И тогда летучие балерины затвердеют и превратятся в стойких оловянных солдатиков. Ах, в такой бы армии и сам служил! Если что – я невоеннообязанный.
Вот и сейчас пару новых слепков ушло в музей, и я, досмаковав холодную сладость, уже было хотел отправиться в путешествие по его новому отделу, чтобы во всех деталях запомнить моих новых гостей, но… Бамс – в глаза хлынула резкость. Колокольня пробила тонкий мыльный радужный пузырь. Её игла была устремлена в высь, но она была слишком тяжела, чтобы взлететь. Скорее это дерево с обрубленными ветвями, которое растет вниз. На самом верху притаился вековой колокол. Ударить в него и проверить слухи.
Я улыбнулся – многие мечтают об этом. Ведь тут можно получить славу, можно стать героем, можно войти в историю, именно войти, а не вляпаться. А я никогда об этом не мечтал. Нет, стоял бы я сейчас на той площадке… конечно бы ударил, слов нет. Но только я не ползунок – летать не могу.
То ли слеза от ветра в глазе вызрела, то ли мягкая пелена на разум накинулась (а мы же видим мозгом, а не очами – он нас и морочит больше, чем любой глазной недуг): колокольня превратилась в виселицу, а поскольку кроме меня этот столб с веревкой никто больше не видел, то и виселица была моя, точнее за-шею-моя.
Мороженое стало колом в горле. Я поперхнулся и стал спускаться с крыши – настроение стало слишком земным, чтобы заниматься высокими глупостями.
– Ты изменил мне? – ласково шепнула мне на ухо Эльзуся.
– С чего ты взяла? – насторожился я.
– У тебя взгляд висельника…
Ну не ведьма ли она? Насквозь меня видит! Я поцеловал её, и всё со мной стало ясно.
На следующий день погода стояла хмурая, как кот, которому сметана не досталось. Жена покрасила туфли в радикально жёлтый цвет с закосом под плащик, причём их изгиб от носка к каблуку снизу покрасила, а не верх… и дала высохнуть обувки – туфельки во время сушки устремили тонкие каблучки в потолок… потолок что ли покрасить? Да, ладно – ремонт можно начать, но его нельзя закончить. А я не любил бесконечные хлопоты…