Пока корабль плывет - стр. 15
Отец исполнил свое обещание. Шхуна «Вероника» была возведена на верфи в Глазго и отправилась в плавание в мае 1820 года. В сентябре 1839-го она погибла во время плавания через Индийский океан, сгинув в объятиях внезапно налетевшей бури. Когда пришло известие об исчезновении шхуны, Рэнсом как раз хоронил мать, тихо и незаметно сошедшую в могилу следом за отцом. Наверное, Вероника Сильверстайн сочла бы гибель корабля знаком. Сочла бы… но не успела.
Рэнсом отодвинул опустевшую кружку. Лица отца и матери виделись ему сейчас столь отчетливо, как будто он говорил с ними пять минут назад. А может, так оно и было: ведь обращение к столь сильным, ярким воспоминаниям – своего рода разговор. Воспоминания были убежищем. Иногда. Потому что обычно Рэнсом полагал, что ему не нужно прятаться от превратностей судьбы.
Он расплатился и вышел на улицу, в загустевшие сумерки Лондона. Пора возвращаться в дом, похожий на склеп, и исполнять свой долг.
Рэнсома разбудили посреди ночи. Уэстли стоял у постели со свечой в руке.
– Граф умирает… Вы нужны там…
Рэнсом спал, практически не раздеваясь; он сунул ноги в сапоги, застегнул жилет и пошел следом за осунувшимся Уэстли. Дом сморила мертвая тишина, по коридору тянуло запахом лекарств и ладана.
Дед хрипел на огромной постели, метался в бреду, выталкивал сквозь зубы неразличимые уже слова. Слева от постели стояли лекарь и священник; последний шептал молитвы, но Рэнсом не стал вслушиваться в монотонный перестук фраз. Он подошел справа и остановился, глядя в лицо деду.
Вот таким его и следует запомнить. Да Рэнсом и не знал его другим. У отца даже портрета не сохранилось, и вряд ли Александр горел желанием повесить портрет графа в своем новом доме… А Рэнсому останется лишь эта память: пляска пламени на фитилях толстых свечей, унылые лица доктора и мистера Уэстли, бормотание священника и похожее на череп лицо умирающего.
Дед затих, и на миг Рэнсому показалось, что он умер. Молчание было как застоявшаяся вода. Граф снова дернулся, открыл глаза, повел мутным взглядом и, увидев внука, прищурился, словно кот на солнце. Сизые губы шевельнулись.
– Что? – священник склонился к нему. – Вы хотите помолиться, сын мой?
Нет, он не хотел. Граф смотрел на Рэнсома в упор, как будто внук был кем-то вроде Люцифера, пришедшего забрать его темную душу. Пальцы-когти царапнули одеяло, из горла вырвался неясный хрип… На третий раз Рэнсому удалось расслышать слово.
– Прости…
Он присел на край кровати, взял в руку пальцы деда. Не хотелось этого делать, но как отступишь перед лицом смерти? Как себя потом оправдаешь?