Поиски стиля - стр. 7
Нина Строева всё не хотела верить, что это поле зрелого хлеба, не жалея и ни о чем постороннем не думая, надо пересечь от края до края глубоким противотанковым рвом. Она у всех спрашивала, почему не хотят прежде убрать хлеб, а потом уж копать, от нее отмахивались, а кассирша Елена Никифоровна отвела Нину в сторонку и вполголоса посоветовала не задавать больше вопросов. Ночью, когда они лежали на еловых лапах, согревая друг друга, Елена Никифоровна шептала ей в ухо:
– Вот ты тревожишься, почему не убрали, думаешь, головотяпство или вредительство, а представь себе, что это сделано в военных или, как там, в тактических целях. Начнут немцы наступать вслед за танками цепью от леса, войдут в рожь, так что их собачьих голов будет не видно, а рожь со всех сторон вдруг, да и загорится.
– Зачем загорится?
– Да что б им не выйти. Из горящей ржи ведь так просто не вылезешь. И бензобаки у танков начнут взрываться…
Нина представила вдруг заживо горящих людей, их скорченные мечущиеся фигуры, и всю её охватил непонятно откуда взявшийся жар. Ей захотелось пить, но воды поблизости не было, нужно было терпеть до утра, пока привезут.
– Они не пройдут к Ленинграду? – проговорила она спекшимися губами.
Но Елена Никифоровна не ответила, потому что спала. Всю ночь Нина просыпалась от холода, но стоило ей подумать о заживо горящих людях, как тело ее наполнялось болезненным жаром, и она согревалась.
Каких-либо признаков приближающихся боев в этих местах по-прежнему не было. С утра лес наполнялся молчаливой возней птиц, древесной и травяной сухостью, а в полдень над полем можно было заметить знойное дрожание воздуха – тяжелые зерна в колосьях пеклись и деревенели. Зато по ночам воздух иногда сотрясался от дальнего гула: где-то в ночных небесах ползли стаи невидимых бомбардировщиков.
Иногда днем в сияющем небе появлялась разведывательная «рама». Посверкивая плоскостями, она кружилась флегматично и миролюбиво, вызывая угрозы и нервные, непристойные жесты отдельных женщин. Когда однажды что-то тёмное, непонятной формы отделилось от ее фюзеляжа, военные саперы, не сговариваясь, что было силы, крикнули по всей цепи: «Ложись!» Женщины попадали, кто как сумел, на свежеотрытую землю. Нина упала на башмаки Елены Никифоровны, ушибив грудь, и скорчилась в ожидании удара. Но разрыва всё не последовало, и тогда откуда-то взялось мерзкое, безжизненное слово «газы» – и потекло по залегшей цепи. Сумки с противогазами почти у всех висели на сучках в березовой роще, ставшей им домом, и вот Нина, чувствуя уже спазмы и повинуясь какому-то утробному опыту, стала обвязывать нижнюю часть лица головным платком. В тот же миг она услышала истерический смех и выкрики, а когда приоткрыла глаза, то увидела огромную стаю белых птиц, бесшумно планировавших над полем. И в следующий миг она поняла, что это листовки. Некоторые женщины уже было пошли, раздвигая рожь, к тому месту, где должны были приземлиться листовки, но мужские голова в разных концах закричали: «Назад!», и всем пришлось вернуться.