Похвальное слово Бахусу, или Верстовые столбы бродячего живописца. Книга третья - стр. 39
– Вот именно, а для чего? – поуспокоился он и кивнул на вторую бутыль: – Сверни ей шею.
– Бу сделано, барин!
И пока я священнодействовал, господин Дрискин, размякший от выпитого и съеденного, принялся за поучения.
– Ты, Михаил, зря мараешь бумагу. Ну, что ты можешь насочинять полезного, сидя в этой дыре, где алкаш на алкаше и алкашом погоняет? Ты мне давеча рассказывал, что институт бросил, в моря ударился, а для чего? Ты в будущее не заглядывал, не углядел перспективы. Меня в Диксон занесла служба, а тебя – какая холера?! Я в Заполярье хотя бы общался с разными людьми, я там, Мишенька, поднабрался много чего полезного…
– Главное, женился выгодно…
– Да! Но – по любви, а сейчас тесть – мой тяжкий крест, но не о нём речь, а о тебе. Брось ты это занятие. Если кисточкой заработать не можешь, то пером и подавно.
– Значит, меценатство чуждо вашей натуре, Прохор Прохорыч? – прервал я его прописи, чуждые мне, как говорится, по существу.
– А я не меценатствовал, покупая у тебя всё это?! – воскликнул он, окидывая взглядом стены и подкрепляя взгляд широким взмахом рук. – Что ЭТО, по-твоему? Как ЭТО называется? И заметь, зеленью платил, не деревянными!
– Меценатство в пользу бедных, – пробормотал я. – Подачка на паперти, чтобы штаны не свалились. Впрочем, спасибо. Ты меня крепко поддержал в ту пору.
– То-то!
– А ты возьми и покажи нынче широту натуры.
– Хрен тебе, Мишенька! Ты знаешь, во сколько мне один Сёмка обходится?! – завопил он. – А этот дом? А у меня ни шофера, ни охранника в городе. Того и гляди пристрелят в моём же сортире!
– А ты по большой нужде пользуйся домашним унитазом.
Прохор Прохорыч не успел ответить. Вошёл Сёма с охапкой мелко наколотых сухих поленьев. Глянув на хозяина – не будет ли каких распоряжений, и не получив их, растопил камин, подождал, пока дрова не разгорелись по-настоящему, добавил ещё пищи жарко полыхавшему «шалашику» и удалился. Я молчал, Прохор, тоже молча, уставился на оранжевые всполохи («Они долго смотрели молча, только огонь потрескивал, да осенний ветер о чём-то хмуро шептался с деревьями за окном»… Всё так, хе-хе, – литература врывается в жизнь… так сказать, эстетическое отношение искусства к действительности! А ведь впервые вижу у него зажжённый камин… Прохор не запалил его даже в ту новогоднюю ночь… оно и понятно – гости пьянка, «жакузи, жакузи – светлого мая привет»… ещё бы пожар устроили) и, право, я впервые видел на его лице какое-то по-настоящему горестное выражение. Ей-богу, даже стало жалко его, раба денег.
– Твоё писательство, Миша, ещё на воде вилами писано. Кто ты есть в этом плане? Ноль. Выброшу на тебя мильон, а потом в меня же будут плевать: зачем издал эту бездарь?