Похищенная партитура - стр. 4
Но если Калев обвинял только себя, то Диана кипела от ненависти. Какой все-таки гад этот контролер! Он же видел, что имеет дело с чужестранцами, и притом с такими, которые, чтобы проявить уважение к его стране, выучили итальянский… тут она немного преувеличила, выучил один Калев, но разве этого мало? Калев извинился перед контролером на своем красивом итальянском, грамматику он знал плохо, но произношение у него было великолепное. А когда муж предъявил билеты, стало очевидно, что они не «зайцы», ведь не могли же они вернуться обратно в Венецию, чтобы во второй раз ими воспользоваться. Даже коротышка вступился за них, стал пререкаться с контролером – у Дианы создалось впечатление, что они знакомы – говорил, что это туристы, надо их простить, но контролер только кивнул в сторону англичанина – вот, дескать, тоже турист, но знает, как положено, и невозмутимо, можно даже сказать, с садистским удовольствием выписал штраф.
– Чтоб он сдох! – подумала Диана.
Всю остальную дорогу коротышка старался спасти репутацию соотечественников, он извинялся за поведение контролера, объяснял, что начальство требует от них «результатов», а затем постарался перевести разговор на другую тему, спрашивал, откуда гости, радостно воскликнул: «О, Эстония, Таллин, знаю!» Выяснив, что Калев писатель, он возбудился еще больше и признался, что тоже пишет стихи и даже выпустил два сборника. В итоге, ему удалось вовлечь Калева в беседу, правда, говорил, в основном, коротышка, он успел пересказать чуть ли не всю свою жизнь: выяснилось, что со вторника до пятницы он трудится в Венеции, в некой галерее, а выходные и понедельник проводит в Болонье, с семьей, которая состоит – даже это он успел разболтать – из жены и маленькой дочери Изабеллы, которую он обожает. Ну и так далее. Диане скоро надоело их слушать, и она просто сидела и смотрела в окно, за которым нудно тянулся однообразный ломбардский… или это не Ломбардия?… а что? Эмилия-Романья?.. неважно, все равно однообразный пейзаж – «луга и нивы золотые», точнее, поскольку осень, то серо-буро-каштановые.
В Болонье коротышка, поднявшись с места, вручил Калеву визитку, Калев стал искать свою, естественно, не нашел сразу, народ уже толкался в проходе, англичанин снял с полки свой огромный чемодан и чуть не стукнул им коротышку по голове, тот убедился, что дальше в таком положении оставаться небезопасно, извинился, что торопится, распростился и убежал, а Калев снова помрачнел – вспомнил про штраф.
О том, чтобы взять такси, после такой потери не было и речи, и в свое съемное жилище супруги отправились пешком, хоть и находилось оно достаточно далеко, в районе оперного театра; впрочем, именно по этой причине, больше, чем из-за названия, они его и выбрали. Солнце светило вовсю, и, хоть стоял ноябрь, дни были жаркие, особенно, если катишь чемодан… хорошо не тащишь… Но они спрятались в галереях, знали уже, что по Болонье можно ходить километрами, не вылезая на пекло летом и под дождь зимой, очень удобно, сразу видно – город ученых. И зачем они болонью придумали, если есть галереи? Впрочем, когда приходится бороться со стихиями, лишних изобретений не бывает.