Похищенная, или Красавица для Чудовища - стр. 52
Интересно, если сорвётся, кусты смягчат удар от падения? Хотя бы чуть-чуть. Или её бесславно вернут в треклятую комнату, уже с переломами. Может, когда превратится в обмотанную бинтами мумию, Гален потеряет к ней интерес.
И тем не менее проверять, так это будет или нет, Мишель не хотелось.
— Ты мне заплатишь, Донеган! Заплатишь за всё! — словно молитву Всевышнему, только воинственно шипя сквозь зубы, повторяла Беланже.
Решила, что будет справедливо столь сильное чувство, любовь, что огненным цветком распускалась у неё в груди, обратить в полярно противоположное, такое же всепоглощающее и жгучее.
Ненависть.
— Я тебе покажу, как похищать и удерживать силой леди! — Неосторожный шаг, и под ногой предательски хрустнула ветка.
Тоненько вскрикнув, Мишель сорвалась с дерева. Благо полёт оказался коротким, а приземление прошло почти безболезненно. Лишь тоненькие веточки, густо усеянные молодой листвой, неприятно царапнули кожу.
— Ай! — Мишель тут же сжала губы, вспомнив, что у неё в самом разгаре побег. Нужно быть предельно осторожной и стараться не шуметь.
В окнах библиотеки, располагавшейся прямо под её временным пристанищем, не мелькало ни единого лучика света. Даже пламя в камине уже успело погаснуть. Значит, никто из Донеганов не стал засиживаться допоздна: с книгой, если бы это были Аэлин или Катрина, либо же с бокальчиком кукурузного виски, который так чтили здешние джентльмены.
Позволив себе короткую передышку, чтобы дать успокоиться сердцу, Мишель со всех ног бросилась по центральной аллее — этому зелёному туннелю, в котором мечтала затеряться, раствориться. Исчезнуть.
Ветер, безжалостно бьющий в лицо, трепал волосы, холодом жёг обнажённые плечи. Мишель запоздало отругала себя за то, что даже шали не догадалась захватить. И если днём, когда припекало солнце, бывало даже жарко, то ночи на юге Анделианы всё ещё оставались прохладными.
Девушка убеждала себя не делать этого и всё равно, прежде чем ухватиться за кованые узоры ворот, оглянулась на тёмную громаду Блэкстоуна, будто вобравшего в себя страхи и боль всех тех, кто жил в нём, ныне и прежде, долгие десятилетия.
Его хозяев. Его рабов.
Мелькнула мысль, быть может, абсурдная, что каждый, кто попадает сюда, становится узником. Узником этого жуткого, отвратительного места.
— Но только не я! — шёпотом заявила в пустоту беглянка и, подтянувшись, стала взбираться наверх.
Предвкушение свободы пьянило и будоражило, заставляло дыхание сбиваться на хрип, ладони — потеть. Отчего те так и норовили соскользнуть с очередного серого завитка, и тогда сердце Мишель замирало. А потом, когда она снова с упрямством сжимала холодный металл, принималось бешено колотиться. Чем выше она взбиралась, тем сильнее кружилась голова, и перед глазами всё пускалось в безумную круговерть.