Погружение - стр. 19
».
В чем мораль? В том, что человекообразное, созданное в глубинах, должно оставаться там: в доме без света, лишенное тепла.
Его семья разбогатела на китобойном промысле. Попав в заключение, он как бы повторил историю своего предка, капитана Джона Мора, который в молодости служил под началом Уильяма Скорсби на китобойном судне «Резолюшен». Джон стал живым Ионой. Нет, его не выбросили в штормовое море, чтобы спасти корабль, и пророком, которого покарал Господь, славный капитан тоже не был. Он не приносил несчастья своей команде, а напротив, принес ей богатство благодаря разумному сочетанию атмосферы всеобщего товарищества и новых промышленных методов.
Злая судьба настигла одного капитана Мора и сделала его знаменитым. Южным летом 1828 года, в шторм, китобойное судно «Серебряная звезда» под командованием Джона преследовало кашалота у берегов патагонского острова Запустения. Кашалот заплыл в залив, откуда не было выхода. Джон вместе с гарпунером и еще двумя матросами спустились в вельбот. И так же, как в «Моби Дике», только на много лет раньше, кит разбил лодку в щепки, скинув Джона и его людей в море. Матросов нашли. Капитан исчез. Вероятно, утонул. Кашалота убили, и он дрейфовал у борта «Серебряной звезды» целые сутки, пока команда оплакивала своего капитана. И, только когда кита уже поднимали на палубу, один из раздельщиков заметил, что живот у него шевелится. Живот вспороли – и обнаружили там капитана, кашляющего и захлебывающегося желудочным соком. Кит проглотил его. Капитан был покрыт слизью, одну ногу уже начало переваривать там, где сполз чулок, но в остальном он был невредим.
Неделю он был не в себе и страдал клаустрофобией. Не соглашался спать в каюте и стелил себе прямо на палубе. Не мог сфокусировать взгляд. Все время стонал о проворстве кита и о белизне его зубов. Когда опустился туман, капитан подхватил одеяла и котиковую шкуру и вскарабкался на мачту. Солнце прогнало его безумие, и потом он помнил только, что оказался на морде Левиафана, изрезанной глубокими шрамами, как лицо китобоя из Южных морей – татуировками, и грязные зубы жевали меня, да, туннель глотки, да, и желудок, который, скажу я вам, больше похож на могилу, чем некогда утроба моей матушки.
Он дожил до старости и никогда больше не оставался один в маленьких помещениях и не спал в темноте. Его судно всегда было ярко освещено, на борту хватало воска и масла для постоянной иллюминации, а муштровали там куда суровее, чем на современных судах. До самой смерти он зажигал несколько ламп, прежде чем лечь спать. В потолок его спальни в особняке эпохи регентства, стоявшего на берегу Северного моря, была врезана лестница на крышу, и в тяжелые минуты, если ему вдруг казалось, что он снова в плену, он вылезал на крышу.