Пограничная зона - стр. 3
Он ставит стакан на стойку и смотрит в движимый бутылочными бликами сумрак:
– Вот скажи, с чем надо спарить гусеницу, чтобы получить замшевых птеродактилей?
Ответный шёпот звучит близко, будто посетитель и незримый бармен соприкасаются носами.
– Торчал бы я тут с вами, если бы точно знал, с чем?
Незримый бармен собирает себя по частям: впору неостроумно шутить про салат «Ошибка сапёра». В долю секунды десятки рассказчиков сменяют друг друга за стойкой. Птеродактили всё слышат. Что ни дай – сожрут. И перескажут. Даже про ошибку сапёра.
Замшевые стервецы вовсе не являются смыслом его существования, и главным результатом скольжения через рубежи тоже не являются. Они – побочный эффект, очень похожий на ловчую стаю.
Он собирает себя по частям: вспоминает, что опять стоит на краю трясины, в которую решил не возвращаться.
Он никогда не задумывался о том, кому принадлежит обитель с баром на первом ярусе, не понял, кто и как умудрился отправить ему приглашение, поэтому любопытство победило здравый смысл – звучит убедительно. К тому же он отравлен испарениями – теми, которые слухи – и не прочь увидеть их развеянными.
Но почему-то кажется, что будь его собственные птеродактили скупей на слова, он бы не сунулся в дом, который видел заболоченным по самую крышу.
Он собирает себя по частям и выходит из пограничной зоны, но не из пустого бара, который на поверку оказывается не таким уж пустым.
Ошмёток 2. Нейтральные полосы, язык любимого врага и антиматерия
На табурет она не влезает, а перетекает с пола уверенным волнообразным движением, будто кости и плоть не менее эластичны, чем гусеничный чехол. В отсутствии скелета её не заподозришь, по крайней мере не сейчас, когда пряжу безразмерного свитера заменяет кусок атласа на бретельках. Под матовой кожей тонко рисуются ключицы и верхние рёбра, но опасения, что они вот-вот, слой за слоем, проткнут эпителий, не возникает. В антропоморфном обличии гусеница субтильна до прозрачности, однако выглядит прочной. Здоровой.
Стакан полон наполовину. Не допит. Она рассматривает его на свет, следя за дрейфом потали, а не за перемещениями сгустка темноты у себя за спиной. Перемещения эти можно счесть хаотическими, однако в них есть метод: темнота обшаривает пустой зал, проносится под столиками, рогатыми от перевёрнутых стульев, обвивает колонны, заполняет ниши, прощупывает потолочные балки, забивается в щели между половицами.
– Ищешь кого-то? – наконец спрашивает гусеница и, выждав несколько вязких минут, сообщает со снисходительной усмешкой: – Я никого не приглашала.