Поговорим о депрессии. Признать болезнь. Преодолеть изоляцию. Принять помощь - стр. 50

. Я рассматриваю углубленные интервью как направляемую искусную беседу, требующую особой чуткости и понимания того, когда нужно задавать определенные вопросы, когда следует вести респондента, когда – считаться с его потребностью в конфиденциальности. Каждое из этих интервью раскрывает уникальную историю и в то же время выявляет общие проблемы в жизни депрессивных людей. Все эти интервью заставляли меня восхищаться мужеством тех, кто противостоит депрессии с ее безмерной изнурительной болью.

Своих собеседников я находил разными путями. Первые интервью проводил с близкими знакомыми, в жизни которых, как я знал, случались длительные периоды депрессии. Объявления размещал в местных газетах и получил на них некоторое количество откликов. Наконец, после каждого интервью я предлагал собеседникам рассказать о моем исследовании их друзьям, тоже имевшим опыт депрессии, и сообщить имена желающих участвовать в нем. Как и в любом проекте, основанном на подробных интервью, эта выборка не претендует на статистическую репрезентативность. Тем не менее я уверен, что недостаточный охват моей выборки с лихвой компенсируется более глубоким проникновением в проблему моих респондентов.

Записанные интервью длились обыкновенно от полутора до трех часов. В нескольких случаях понадобилось повторное интервью, настолько сложным и ярким оказывался опыт моего визави. В начале беседы я просил собеседника или собеседницу очертить историю своей жизни с депрессией «с того момента, когда вы впервые поняли, что с вами что-то не так, даже если первоначально и не связывали проблему с депрессией». Этот общий вопрос обычно вводил в разговор, дававший сведения следующего рода: объяснение депрессии; опыт госпитализации; суждения о том, следует ли считать депрессию болезнью; чувства, испытываемые к специалистам-психотерапевтам; влияние депрессии на отношения с семьей и друзьями; влияние депрессии на работу; чувства по поводу применяемых психотропных препаратов и стратегии психической адаптации. Я стремился получить информацию по всем этим аспектам, однако время, уделяемое той или иной теме, определялось индивидуальными и непредвиденными жизненными обстоятельствами моих собеседников.

Не знаю, какую часть информации от меня утаивали, но меня поразило, насколько искренне большинство интервьюируемых говорили о своем опыте, включая такие тяжелые темы, как насилие над детьми, наркомания, профессиональная несостоятельность, распавшиеся отношения и попытки самоубийства. Не раз, когда мои визави вспоминали об особенно болезненных случаях, интервью перемежались слезами. В конце беседы я всегда оставлял респондентам время «переварить» наш разговор и поделиться впечатлениями. Практически все благодарили за возможность рассказать свою историю, многие признавались, что интервью по-новому осветило их жизнь. Часть собеседников подчеркивали, что их участие в исследовании было вызвано желанием, чтобы и другие услышали и поняли, что такое депрессия. Похожие чувства выразила 41-летняя женщина-пекарь, которая рассказала мне, почему откликнулась на мое объявление в газете.