Поэзия зла - стр. 37
Но там не была она, и, наверное, проблема частично в этом. Ее разум продолжает пытаться представить тот ужас, а затем отрицать, что он реален. Отец умер у меня на руках. Для меня никакого отрицания нет.
– Когда это произойдет, мы с тобой отпразднуем, потому что ты пустила меня в этот мир, а я пресекла новое убийство. Потому что ты помогла его остановить.
– Так вот в чем все дело? Не давать плохим парням вредить людям?
– Да, это так.
– Твой отец занимался этим всю свою жизнь.
Внутри меня начинает подниматься гнев; я сбиваю его, как сбивают с себя огонь.
Мимо пробегает мужчина в едко-зеленых кроссовках и бейсболке того типа, что впитывают пот; козырек закрывает лицо. Двое в пиджаках, что спорили в кафе над документом, выходят и сердито расходятся, а рядом со мной усаживается пожилая женщина, прямо под вой проносящейся мимо сирены.
– Ой-ёй, как громко… Ты где?
– Да тут, на пробежке.
– Будь предельно осторожна. Еще совсем рано, в центре может быть опасно. У тебя есть с собой баллончик?
– Мам, разговор был о том, что я – детектив, выслеживающий плохих парней. Ты уже об этом забыла?
– Ох, да в этом ли дело? Ты же просто горишь желанием умереть. Баллончик у тебя с собой?
Не берусь даже гадать, почему мысль о газовом баллончике дает ей некоторое успокоение, как будто кто-то при желании не может меня просто застрелить, как моего отца.
И я говорю то, что ей хочется слышать прямо сейчас:
– Он всегда со мной, на цепочке для ключей.
– Вот и хорошо. Я тебя люблю.
– И я тебя.
– Звони. Не заставляй меня тебе трезвонить.
– Хорошо, – обещаю я.
Мы рассоединяемся. Я сижу, а ко мне в голову лезут непрошеные мысли и образы из давно минувшего прошлого, где я, девочка-подросток, сижу съежившись в шкафу.
Я прижимаю коленки к груди и молча молюсь, чтобы прекратились крики, чтобы слезы моей матери высохли. Меня, как током, встряхивает звук чего-то жгуче-хлесткого, после чего тяжело хлопает входная дверь. Дальше – тишина, и я боюсь надеяться, что все позади. Ведь иногда все начинается сначала. Секунды тикают, как часы; наконец дверь шкафа приоткрывается, и передо мной на колени опускается моя мать; один глаз у нее заплыл.
– Мамочка! – кричу я, обвивая ее ручонками, а затем испуганно отстраняюсь. – Он – чудовище!
– Нет, детка. – Ее руки бережно опускаются на мои. – Ты не так все понимаешь. Он – герой, который их ловит. И иногда эти чудовища вступают ему в голову…
Я стряхиваю гнев, смешанный с давним воспоминанием. В это время в кафе входят сразу несколько человек, а наружу показывается тот человек со шрамом. Я за ним не слежу – это не Поэт. Рядом женщина бросает кусочки хлеба голубю (та же крыса, только с крыльями), и три упитанных птицы спешат к нашей скамейке.