Поезд Ноя - стр. 2
– Вон какая красивенькая получилась! Мамочка моя! – и тут же целует лист. Это уже слишком! Я ревниво поднимаюсь, быстро подхожу к сыну, заглядываю через плечо. Мама на рисунке похожа на пухлый пылесос. Глаза – как кнопки, улыбка напоминает дверную ручку, волосы – как лапки у паука. Лицо, руки и тельце раскрашены во все цвета радуги, но я помалкиваю. Пикассо там или нет, но право на модернистские измышления имеют все живущие на планете.
– Тебе нравится, пап? Скажи же, мама у нас красивенькая?
«Жи же, жи же», – отвечаю я мысленно, но сказать «нет» – значит, выдать полную несостоятельность в сфере живописи. И потому я серьезно киваю:
– Очень даже красивенькая! Фартука только не хватает. В клеточку.
– Так это она после кухни уже. На диванчике отдыхает.
– А где диванчик?
– Потом дорисую… – Олежа снова склоняется над рисунком, с чувством целует. Я снова ощущаю укол зависти. Мне, небось, диванчиков не станут рисовать. Стоять заставят. С какой-нибудь саблей или тяжеленной базукой.
Но я не обижаюсь. Наоборот! Олежа любуется рисунком, а я – Олежей. Его вдохновенным профилем, высунутым кончиком языка, пупастым голым животом.
Некрасивых детей не бывает. Бездарных – тоже. А вот страшноватых и бесталанных взрослых – пруд пруди. Почему? Не знаю. Еще одна загадка природы. Исчезновение промежуточного звена, этакого пилдаунского человека. А ведь именно это звено, судя по всему, самое важное. Ну, а наш ребенок – поздний, такие – талантливы вдвойне. На это я и рассчитываю. Чтобы яблоко от яблони укатилось поскорей и подальше. Чтоб не тратило подобно мне время на пенсионные и больничные очереди, на сражения с мертвым компьютером, на выгадывание дешевого среди второсортного…
После рисунка мы идем гулять. То есть, так это почему-то именуется. На самом деле главная цель прогулки – нацеплять на одежду побольше репейника, собрать в спичечный коробок с дюжину гусениц и жуков, обжечься крапивой, шлепнуться с дерева и героически нарвать кленовых семян-вертолетиков. Олежкин километраж при этом чуть ли не втрое превышает мой собственный, я должен быть по всем меркам свежее, но это не так, и к родному подъезду сын поспевает раньше меня. Ворвавшись в кабину лифта, привстает на цыпочки и жмет кнопку первого этажа. Выше он не достает, и мне приходится приподымать Олега. Со второй попытки он угадывает в девятый, и не беда, что мы живем на шестом. Энергии у нас еще хватает, и где-то в районе седьмого этажа Олежа объявляет пленникам коробка амнистию. Как обычно, я запаздываю с запретом. Юркие насекомые радостно разбегаются по кафелю и штукатурке.