Поезд до Дублина - стр. 54
А между тем птице удалось привстать, и на ослабевших ногах, которые то и дело грозились свалить тело набок, она сделала пару неуверенных шагов в нашу сторону. Мои ресницы неконтролируемо взметнулись ввысь, а веки задрожали. Не было страшно, не было подкатывающей к горлу тошноты. Я просто вновь была в ступоре и в немой истоме ожидала, что же будет дальше.
Мне мигом стало абсолютно всё равно на то, что трава вокруг, возможно, кишит слизнями. Да даже если бы я очень захотела, вряд ли получилось бы поднять ногу вверх хоть на сантиметр. В такие минуты я совсем не контролировала собственное тело. Оставалось только молиться, чтобы всё это поскорее кончилось.
Так что когда курица, наконец, распластав свою почти оторванную окровавленную голову на склизкой клеёнке, снова осела вниз, на этот раз уже без возможности подняться обратно, я испытала несказанное облегчение от чувства, что по сосудам опять побежала кровь, а нервы занялись передачей электрического сигнала. Я была рада тому, что вновь, спустя вечность, почувствовала своё тело.
А ещё почувствовала руки, до побеления костяшек стискивающие края футболки, и влажные дорожки на щеках. Неужели я плакала?
– Жалко её, – до одури спокойно в напряжённо поглотившей нас тишине резюмировала Сирша. Миссис МакКоннор вздрогнула и обернулась на голос.
– Ох, – её лицо приняло обеспокоенное выражение. – Я не заметила, что вы тут. Идите-ка лучше домой, к бабушке, – и, прищурив светлые глаза в сумерках, она, видно, заметила странные перемены, произошедшие со мной. – Мёрфи? Что-то стряслось?
Миссис МакКоннор взволнованно подбежала ко мне, по неосторожности протягивая руку в кровавой перчатке. От этого зрелища в глазах опять стало мутно, а ноги сами собою сорвались в галоп.
Я бежала в дом, оставляя позади встревоженные взгляды, грязную клеёнку и труп. Я точно не знала, что будет потом, но скрыться хотелось до ужаса. Скрыться – и больше не выходить, лица своего не показывать. Было противно и гадко, присутствовал целый спектр, фонтан эмоций, но внутри они не подкреплялись ничем. Ни единого чувства. Ни единого отклика. В те секунды я чувствовала себя Марти.
А потом я просто лежала под кроватью Сирши в её комнатушке с мансардным окном, которое так мне всегда нравилось, хоть подруга и утверждала, что ничего путного в него не видно. Среди пыли, старых бумажек и обломков от игрушек я наконец ощутила комфорт уединения. «Никогда больше не буду плакать. Никогда, – перебирая пальцами какие-то смятые листки с каракулями, решила я для себя. – В конце концов, с чего бы вдруг? Мне ведь даже не было её жалко». Было так невнятно, что хотелось головой об низкий потолок расшибиться.