Поэтика Ф. М. Достоевского: опыт интерпретации - стр. 153
– Бедный какой! Знать, не жил ты с человеком хорошим. Ты один-одинешенек; нет у тебя родичей?
– Нет никого; я один… ничего, пусть! теперь лучше… хорошо мне теперь! – говорил Ордынов, будто в бреду. Комната как будто ходила кругом него.
– Я сама много лет людей не видала. Ты так глядишь на меня… проговорила она после минутного молчания.
– Ну… что же?
– Как будто греют тебя мои очи! Знаешь, когда любишь кого… Я тебя с первых слов в сердце мое приняла. Заболеешь, опять буду ходить за тобой. Только ты не болей, нет. Встанешь, будем жить, как брат и сестра. Хочешь?. Ведь сестру трудно нажить, как бог родив не дал.
– Кто ты? откуда ты? – проговорил Ордынов слабым голосом.
– Я не здешняя… что тебе! Знаешь, люди рассказывают, как жили двенадцать братьев в темном лесу и как заблудилась в том лесу красная девица. Зашла она к ним и прибрала им все в доме, любовь свою на всем положила. Пришли братья и спознали, что сестрица у них день прогостила. Стали ее выкликать, она к ним вышла. Нарекли ее все сестрой, дали ей волюшку, и всем она была ровня. Знаешь ли сказку?
– Знаю, – прошептал Ордынов.
– Жить хорошо; любо ль тебе на свете жить?
– Да, да; век жить, долго жить, – отвечал Ордынов.
– Не знаю, – сказала задумчиво Катерина, – я бы и смерти хотела. Хорошо жизнь любить и добрых людей любить, да… Смотри, ты опять, как мука, побелел!
– Да, голова кругом ходит…
– Постой, я тебе мою постель принесу и подушку – другую; здесь и постелю. Заснешь, обо мне приснится; недуг отойдет. Наша старуха тоже больна…
Она еще говорила, как уже начала готовить постель, по временам с улыбкой смотря через плечо на Ордынова.
– Сколько у тебя книг! – сказала она, сдвигая сундук.
Она подошла к нему, схватила его правой рукой, подвела к постели, уложила и одела одеялом.
– Говорят, книги человека портят, – говорила она, задумчиво покачивая головою. – Ты любишь в книгах читать?
– Да, – отвечал Ордынов, не зная, спит он или нет, и крепче сжимая руку Катерины, чтоб уверить себя, что не спит.
– У хозяина моего много книг; видишь какие! он говорит, что божественные. Он мне все читает из них. Я потом тебе покажу; ты мне расскажешь после, что он мне в них все читает?
– Расскажу, – прошептал Ордынов, неотступно смотря на нее.
– Ты любишь молиться? – спросила она после минутного молчания. Знаешь что? Я все боюсь, все боюсь…
Она не договорила, казалось размышляя о чем-то. Ордынов поднес наконец ее руку к губам своим.
– Что ты мою руку целуешь? (И щеки ее слегка заалели.) На, целуй ее, продолжала она, смеясь и подавая ему обе руки; потом высвободила одну и приложила ее к горячему лбу его, потом стала расправлять и приглаживать его волосы. Она краснела более и более; наконец, присела на полу у постели его и приложила свою щеку к его щеке; теплое, влажное дыхание ее шелестило по его лицу… Вдруг Ордынов почувствовал, что горячие слезы градом полились из ее глаз и падали, как растопленный свинец, на его щеки. Он слабел более и более; он уже не мог двинуть рукою. В это время раздался стук в дверь и загремела задвижка. Ордынов еще мог слышать, как старик, его хозяин, вошел за перегородку. Он слышал потом, что Катерина привстала, не спеша и не смущаясь, взяла свои книги, слышал, как она перекрестила его уходя; он закрыл глаза. Вдруг горячий, долгий поцелуй загорелся на воспаленных губах его, как будто ножом его ударили в сердце. Он слабо вскрикнул и лишился чувств…