Подземка - стр. 45
Поезд проехал до следующей станции, Касумигасэки. Там всех высадили, при этом ничего не объявили. Только сказали, что состав отправляется в депо, просим всех выйти. На переезде между Касумигасэки и Коккай-Гидзидо пришлось нелегко. Кашель, дышать трудно. На подъезде к Коккай-Гидзидо несколько человек поблизости уже были неподвижны. Одна женщина лет пятидесяти выходила, опершись на плечо станционного работника. В том злосчастном вагоне находилось человек десять, но и другие зажимали рот платками, непрестанно кашляли. Что все это значит? Очень странно, подумал я, но нужно было торопиться на работу, мне предстояло немало важных дел. Выхожу на платформу и вижу, что многие сидят на корточках. Станционные работники выявляли тех, кому стало плохо. Таких набралось человек пятьдесят. Два-три человека совсем неподвижных, еще один-два лежали на боку.
Но, как ни странно, напряженности не чувствовалось. Хотя мне все это показалось непонятным. Пытаюсь дышать, но воздух в легкие не поступает. Такое ощущение, что вокруг – разряженная атмосфера. Я мог идти, посчитал, что ничего страшного не случилось, отделился от пострадавших и сел в следующий поезд.
Он подошел почти сразу. К тому времени поезда на Касумигасэки уже не останавливались. Но не успел я войти в вагон, как подкосились ноги. Глаза стали видеть плохо. Будто внезапно наступила ночь. Черт, нужно было оставаться вместе с теми людьми, впервые пожалел я.
Доехав до станции Омотэ-Сандо, я пожаловался тамошнему работнику станции на странное состояние. Спросил, что произошло в метро? И услышал в ответ: взрыв на станции Хаттёбори. Я ему: мне показался странным вагон, в котором я ехал. А он: похоже, разлили бензин. Информация с самого начала была искаженной. Тогда я пошел прямиком к начальнику станции и говорю: что-то странное со мной происходит – глаза ничего не видят. Но на эту станцию никакой информации еще не поступало. Ко мне отнеслись в том духе, мол: посидите, отдохните здесь, будете что-нибудь холодненькое? Любезно, но как бы не в курсе.
Ничего не добьешься, понял я и вышел на улицу. Вдруг понимаю, что в погожий солнечный день все вокруг стало как в темноте. Дела плохи, подумал я и пошел в больницу рядом с нашей фирмой. Там мне ничего вразумительного объяснить не смогли. Я им говорю: похоже, я вдруг заболел после происшествия в метро… Но вижу, что говорить им без толку. Позвонил в фирму, предупредил, что задержусь – стало плохо. И прождал там в конечном итоге целых три часа. Три часа оставленным на произвол судьбы. Тем временем дышать стало труднее. В глазах – мрак пуще прежнего. Что делать? Я в спешке позвонил в Управление метро, хотел потребовать объяснений. Спросить, что стало с теми, кого оставляли на платформе с симптомами, – но так и не дозвонился. В одиннадцать часов из новостей узнали, что дело в зарине, и только после этого осмотрели. Все стало ясно: капельницы, госпитализация. В той больнице я оказался первым с такими симптомами, и врач явно мною заинтересовался. Состояние оказалось не тяжелым. Тут все собрались и устроили галдеж: а так больно, а так?.. Вроде как интересно, что получается от зарина. Пролежал я в той больнице три дня.