Подводные камни - стр. 26
– В Либаву, на погрузки, в грязь! – голос Павла Ильича дрожал. – Убирайся! Зарабатывай на хлеб, живи, как сердце просит, раз оно просит такого низменного, отвратительного.
Андрей хотел было что-то сказать, но его оглушил выстрел. Резкая боль пронзила подбородок, в глазах потемнело. В следующую секунду тихо заплакала Таня. Запахло чем-то кислым, гарью.
– Павел Ильич, родненький, да что вы наделали! – где-то рядом причитала Прасковья, – да как можно так, помилуйте!
Андрею повезло: пуля задела подбородок и вошла в стену. Прасковья хотела было помочь Андрею, приблизилась к нему, но Павел Ильич был неумолим:
– Проша, отойди! Танечка, все пройдет, не вспомнишь потом этого подлеца!
– Пропадите в безвестности, сгиньте! – шипел Андрей, превозмогая боль, схватившись рукой за подбородок, откуда сочилась кровь. – Кого? Меня выгоняете? Да я студент! Я в таком обществе бываю! Я…
– Убирайся! – оборвал его Павел Ильич. – Убирайся, покуда не послал за полицией и не отправил на каторгу! И это сын, мой сын! Боже мой, как я заблуждался!
Пока Андрей одевался, надевал пальто, вся одежда пропиталась кровью. Павел Ильич молча рассматривал свое старое ружье, его руки слегка подрагивали.
– Я еще…
– Молчи, – Павел Ильич даже не смотрел на Андрея, его больше заботила Татьяна, вокруг которой, причитая, суетилась Проша. – Не хочу ничего слышать. Проша, дай ему два рубля, чтоб с голоду не помер, пусть берет все, что нужно, и катится. Иначе на каторгу!
Мысли больше не крутились в голове. Уверенность куда-то испарилась. Андрей, сжимая пальцами скользкий от крови подбородок, добрел до Фонтанки, умылся снегом, теряя сознание, присел на ледяной безжизненный гранит и уснул.
Мелкий снег почти прекратился. Засверкали звезды, но почти сразу скрылись. Снова повалил снег, теперь уже тяжелыми крупными хлопьями, укрывая собой все, что еще не было укрыто.
II
Марина хороша собой. Мужчины это замечают, подчас реагируют слишком бурно, навязывая на знакомство, за которым трудно угадать какое-то продолжение. Она высокая, с копной рыжеватых волос, вечными веснушками, которые ее нисколько не портят, и широкой улыбкой, немного коварной на первый взгляд, но от того притягательной вдвойне. Ее подбородок украшает едва заметный шрам, оставшийся с детства.
Когда Марина смотрит на тебя, то возникает чувство, что твоя внешность ей безразлична: она проникает куда-то глубоко, в сознание, в суть. Правда, ей не чужды дорогие подарки, походы по ресторанам и прочие атрибуты благополучия. А потому суть, в которую она проникает, большей частью финансовая. Конечно, можно ее в этом упрекнуть, но что это изменит? У нее свои взгляды на жизнь, у тебя свои – и только бог знает, кто из вас действительно прав. Знает, но молчит.