Подруга – жизнь. Соседка – смерть - стр. 27
Тучи надо мной сгущались. Меня, но без меня, обсуждали на педсоветах. И ситуация была непростая. Учителя понимали, что со мной что-то происходит. Хотя они знали, что в принципе я был хорошим учеником, положительным мальчиком, а раньше и учился нормально. Действительно, до девятого класса у меня в табеле были только хорошие и отличные оценки. Уже потом я узнал, что из-за меня на этих педсоветах разгорались целые дискуссии о том, что все-таки важнее для старшеклассников: учить их точным наукам, конкретным дисциплинам или учить быть людьми, развивать в них, так сказать, души, в том числе и на уроках литературы. А физичка и химичка говорили, что эта литература вообще только сбивает с толку молодых людей, которым надо определяться в выборе профессии и жизненного пути… Я не был на этих педсоветах и не знал, какие там разгорались баталии, но уже потом мне рассказали об этом…
А я считал, что эту школу уже не закончу, пойду работать и, видимо, буду учиться в вечерней – были такие школы для тех, кто не имел среднего образования.
Ко всем проблемам в школе с родителями тоже начались постоянные стычки. Они видели, как я учусь, маму периодически вызывали в школу, после чего дома были нервные разговоры, а то и скандалы.
В общем, в какой-то момент мне все это надоело окончательно, все дошло до крайней черты, и я решил сбежать из дома куда попало… Никому ничего не говоря, я приехал на Варшавский вокзал, который тогда был настоящим вокзалом (а не громадным пустующим торговым комплексом, как сейчас), взял билет до Новгорода (тогда он не назывался Великим), сел в поезд и тронулся навстречу неизвестно чему. Почему в Новгород? Да, наверное, потому, что на более дальнюю поездку у меня просто не было денег.
Приехав туда, я побродил по городу, пошел в Новгородский кремль, еще где-то пошатался и, в конце концов, понял, что деваться мне некуда… А значит, надо как-то возвращаться домой. Поспрашивая, в какую сторону идти, я пешком вышел из города и двинул по шоссе в сторону Ленинграда. Я думал, что остановлю попутную машину и на ней доеду, если не до самого Ленинграда, так хотя бы куда-нибудь поближе к нему.
Дело было в феврале. Солнце уже заходило, быстро смеркалось, и скоро наступила темнота. Я продолжал идти, потому что ничего другого мне не оставалось делать… Ощутимый февральский мороз постепенно давал о себе знать. Уши стали замерзать, а у меня была такая шапка «пирожок», на которой «уши» не опускались. Я растирал, как мог, свои уши, но на ходу было неудобно, и надо было двигаться вперед. Нечастые в такое темное время машины проносились мимо, а я продолжал идти.