Подметные письма - стр. 20

– Мы полагаем, имелся, – ответил Горемыкин.

– И кто это, выяснили? – приготовил я памятную книжку.

– Обвиняемый Скарабеев отказался назвать его имя, – чуть развел руками Николай Хрисанфович и усмехнулся: – Проявил некое благородство, так сказать.

– А у следствия имеются на счет сообщника Скарабеева какие-либо предположения, кто бы это мог быть? – продолжал я допытываться.

– Имеются, и вполне основательные, – ответил судебный следователь Горемыкин. – Это Григорий Померанцев, лакей Борковских. В деле, – он посмотрел на раскрытую пухлую папку, – имеются по этому поводу показания родителей Юлии Борковской.

– Не совсем понятно ради чего лакею изменять целому генералу в угоду какому-то поручику со скверной репутацией? – спросил я с легким недоумением. И правда, было бы более понятно, если бы лакей изменил поручику в угоду генералу.

– Деньги, – просто растолковал судебный следователь Горемыкин и для убедительности потер большим пальцем по указательному.

Ответ был принят, и я снова углубился в бумаги. Будем разбираться дальше…

Двадцать второго июля поручик Депрейс получил любовное послание от Юлии Борковской (как он полагал), исполненное восхищений и восторгов по его поводу и, по сути, являющимся признанием в любовных чувствах. Окрыленный таким неожиданным обстоятельством, молодой человек ответил не менее восторженно и признался в любви в свою очередь, подчеркнув, что давно уже влюблен, только не находил в себе смелости сказать об этом. А теперь же, по получению-де, такого письма, он, поручик Анатолий Депрейс, не находит более нужным скрывать свои чувства к мадемуазель Юлии и надеется, что ее письмо к нему есть не минутный всплеск эмоций, но выражение чувств выстраданных и временем проверенных.

Девушка, получив такое послание, в недоумении обратилась сначала к матери, а затем к отцу. И показав им письмо поручика Депрейса, в котором тот, помимо прочего, благодарил ее за искренность и «милую непосредственность», заявила, что никакого письма поручику, а тем более с признанием в чувствах, она не писала да и не могла написать, поскольку полученное ею строгое и глубоко нравственное воспитание попросту не позволило бы ей этого сделать ни практически, ни даже в мыслях.

Вызванный генералом для объяснений поручик Анатолий Депрейс был несказанно ошеломлен и страшно разочарован, узнав от графа Александра Юльевича, что Юлия Александровна, разумеется, никакого письма ему не писала, а то, что он, поручик, получил послание якобы от ее имени, есть либо чья-то злая недалекая шутка, либо издевка и глумление с целью скомпрометировать непорочную девушку.