Подлинная история жизни и смерти Емельяна Пугачева - стр. 33
Конвой с арестованным Е.И. Пугачевым, выехав из Симбирска 31 декабря 1772 г., прибыл в Казань 4 января 1773 г.)
"И тот день спрашивай был: «Что за человек?» А как сказал, что Донскаго войска казак, то и велено было посадить в губернскую же.
Не помню же, в какое точно время, только долго спустя, призвали меня к секретарю, как ево зовут, – не знаю, которой и велел читать малыковской допрос.
Как же в том допросе написано было то самое показание, в чем Мечетной слободы жители на меня доносили, и чего я точно не знаю, и отнюдь в том в Малыковке не признавался, то я и тут говорил, что в оный управитель не признавался, а для чего на меня тот в самом деле неправильной допрос управитель отважился в Казань прислать, – не знаю, и настоял крепко в произнесенных мною точных словах.
Секретарь же, не чиня мне никакого письмяннаго допроса, а только плюнул, и приказал с рук збить железа, а потом он же, призвав к себе лекаря, велел осмотреть: не был ли я чем прежде наказан.
Когда же лекарь раздел донага и увидел, что был сечен, а не узнал, – чем, и спрашивал: «Конечно де ты, Пугачев, кнутом был наказан, что спина в знаках?»
На то я говорил:
«Нет де, не кнутом, а сечен только вовремя прускаго похода по приказанию полковника Денисова езжалою плетью, а потом через малыковского управителя терпел пристрастной распрос под батогами».
И так послали меня опять в свое место, где содержался.
Аврамов Андреян Пантелеевич, секретарь Казанской губернской канцелярии, в январе 1773 г. вел следствие по делу Е.И. Пугачева, а после его побега из Казани сам он, Аврамов, был привлечен к ответственности.
Он обвинялся в том, что поверхностно вел розыск над Пугачевым, самовольно будто бы приказал снять с него ручные кандалы и промедлил с донесением в Сенат о побеге Пугачева.
По некоторым из этих обвинений Аврамов не смог дать оправдывающих его ответов. Это было учтено в определении Тайной экспедиции Сената (от 3.IV.1775), которая, хотя и освободила Абрамова из заключения, но предписала исключить его из службы и впредь "ни к каким делам не определять".
Как уже сказано, что допроса мне тут письмяннаго зделано не было, то я никакой нужды и не имел кого просить, чтобы вместо меня руку к допросу прикладывал.
Посидя я в губернской, переведен потом был в острог скованой же в ножных кандалах. И употреблялся с протчими колодниками во всякия казеныя работы, а большою частию на Арском поле около дворца.
Во время того моего содержания под караулом короткую приязнь я имел с одним колодником, Парфеном Дружининым, которой содержался за прочот казенных денег, и приговаривал мне, что: