Подлинная история носа Пиноккио - стр. 10
– Можно себе представить, – ухмыльнулся Бекстрём.
– Знаешь, я не думаю, что она придумала все, о чем говорит. Если, конечно, не принимать во внимание те или иные преувеличения, какие мы с тобой и нам подобные давно привыкли пропускать мимо ушей. Она действительно боится. За свою жизнь просто-напросто. А если говорить об угрозе, про которую она рассказывает, там все не слишком хорошо. Чистая статья уголовного кодекса, вне всякого сомнения.
– Вот как, – сказал Бекстрём. – И что произошло?
«Я просто сгораю от любопытства, – подумал он. – Можно что угодно говорить о коллеге Карлссон, но ее не легко напугать».
– Я сейчас расскажу, но у меня не укладывается в голове другое.
– А именно?
– Я и представить себе не могу, чтобы то, о чем идет речь, исходило от старой госпожи Линдерот. Это уж чересчур для приятной пожилой дамы. Просто невозможно поверить, но, по словам Фриденсдаль, та на сто процентов уверена, что именно соседка стоит за угрозами в ее адрес.
– Ладно – сдался Бекстрём. – Я слушаю.
В четверг Фрида Фриденсдаль оставила свое рабочее место в Щисте в пять часов вечера, спустилась в гараж, села в автомобиль и взяла курс на торговый центр Сольны, чтобы купить все необходимое на выходные. Закончив с этим, она поехала домой в Фильмстаден, намереваясь немного перекусить, посмотреть телевизор, а потом лечь спать.
– Согласно ее данным, она оказалась у себя в квартире примерно в четверть седьмого. Приготовила еду, поговорила с подругой по телефону. Села смотреть новости по телевизору и вдруг услышала звонок в дверь. По ее мнению, на часах было чуть больше половины восьмого.
– Она заперлась изнутри, когда пришла? – спросил Бек-стрём, уже сумев просчитать дальнейший ход событий.
– Да, дверь была заперта. Сначала она посмотрела в глазок, поскольку не ждала посетителей, а незнакомым людям предпочитает не открывать. Снаружи стоял мужчина в синей куртке того рода, какие носят посыльные, с большим букетом в руке. Она решила, что он доставил ей цветы по чьему-то заказу. И открыла.
– Они никогда ничему не учатся, – прокомментировал Бек-стрём.
– Потом все, очевидно, происходило очень быстро. Он входит в квартиру. Кладет цветы на столик в прихожей. Смотрит на нее, прикладывает палец к губам, призывая к молчанию, но ничего не говорит. Потом показывает на диван в гостиной. Она идет туда и садится. И сама описывает свое состояние так, словно внезапно почувствовала пустоту внутри, страх за жизнь. У нее и мысли не возникло закричать. Перехватило дыхание, и она даже не осмелилась поднять на него глаза. Чуть не лишилась чувств, бедняга.