Подарки зятя или Эльфийское проклятье - стр. 23
«Дорогой мой, любимый сынок,
Когда ты прочтёшь это письмо, я наверняка уже буду мёртв. Не знаю, что именно прикончит меня – газовые камеры Освенцима или пыточные Гестапо, – но в одном я уверен точно: даже перед лицом смерти я не потеряю оптимизма. Верить в лучшее для меня всё равно, что дышать!
Я не стану называть тебе себя, ведь это может плохо кончиться. Пусть так! Я радуюсь уже тому, что Провидение позволило тебе прочитать сии строки. В следующую Хануку, если я буду ещё жив, то обязательно зажгу свечу в подсвечнике.
Коль захочешь узнать меня хоть чуточку поближе, то я скажу, что весьма словоохотлив. Когда мы с твоей мамой только познакомились в той самой клинике в Вене, она говорила, будто лучше меня никто не рассказывает анекдотов. Даже твой дядя – серьёзный, деятельный старина Томас! – иной раз не сдерживал улыбки и, качая головой, пенял мне пальцем: «Ну ты и проныра, раввин!». Уверен, что он сделал всё, что только мог, чтобы родство со мной никак не угрожало твоей жизни. Ещё одну свечу в Хануку я зажгу за милого шурина.
Что же до меня, то надеюсь, что когда-нибудь Соне хватит мужества рассказать тебе правду. Как ты представляешь себе меня, когда читаешь эти строки? Лысый, усатый дядечка-еврей, попыхивающий сигарой в перерыве между банковскими махинациями, да никогда не выпускавший из толстых пальцев счётов? В чём-то ты, конечно, прав, мой мальчик. Да только помимо любви к деньгам мною всю жизнь двигала и ещё одна страсть, которая в итоге свела меня с твоей горячо почитаемой – и мной тоже! – матерью: страсть к искусству.
В те времена, когда в Германии уже вовсю бушевали национал-социализм и антисемитизм, мы – блаженные австрийцы! – верили, что нас-то беда обязательно обойдёт стороной. Увы, большинство из нас ошибалось и очень горько потом расплачивалось за свою недальновидность. Кого не подвела чуйка, тот вовремя уехал в нейтральную Швейцарию, но только не я. Слишком сильно держался за свой банк и коллекцию! Я бы очень хотел провести всю оставшуюся жизнь и спокойную старость рядом с тобой, сынок, и обожаемой Соней, но, к сожалению, этому не бывать. И поскольку мои дни сочтены, а в дверь уже ломятся солдаты Гестапо, уж прости старику маленькую шалость и исполни его последнюю волю.
Я приготовил для тебя загадку. Я всю жизнь обожал такие игры!
Не волнуйся насчёт системы передачи денег между банком на Трафальгарской площади и Мюнхенским – я настроил её так, что даже самый хитрый штурмбаннфюрер не отыщет моих следов. Евреи славятся пронырливым умом, не так ли? Разве что только это письмо… Те деньги, которые перечисляются каждый год в Мюнхен из уцелевших запасов моей казны, лишь малая часть того, что я мог бы сделать, не став для тебя настоящим отцом. Всё моё состояние спасти не удалось – эти животные конфисковали всё от картин Гойи до китайских ваз! – но и того, что уцелело, должно быть достаточно, чтобы ты достойно вступил в эту жизнь, малыш. Ну а загадка…