Под скорбной луной - стр. 22
Предубеждение против ирландцев меня порой бесило – ведь на самом деле мы нападок в свой адрес не заслуживали. Четыре года назад два ирландца швырнули зажигательную бомбу в детский приют известного филантропа Барнардо. Так диаспора приняла решение парламента, запретившего ирландцам основывать собственные детские дома. На следующее утро на улице подле приюта лежали тела двадцати шести детишек. Фото напечатали все лондонские газеты. Несколько месяцев после этого безобразного происшествия я просто сгорал от стыда. Не мог смотреть людям в глаза.
И все же неправильно чесать всех ирландцев под одну гребенку. Тяжело было читать желчные статьи в лондонской прессе. Со временем я научился откладывать газету, едва заметив в ней хоть малейший намек на подобную злобу, однако, порой перечитывая воззвания «озабоченных граждан» и «истинных англичан» от первого до последнего слова, хотел уяснить, в чем еще нас хотят упрекнуть. Потом понял, что печатное слово может стать ядом. Не могу сказать, что о нас с каждым разом говорили все хуже, просто мерзких заметок становилось все больше. Так и не смог забыть заключительные строки одного письма – наверное, настолько они были нелепыми: «Ирландцы – осадок на дне бочки. Хуже них нет ничего. Они убивают наших отцов, насилуют наших сестер, пожирают своих детей. Им что кровь, что картофель – все едино. Одно слово – дикие звери».
Ни к одному из знакомых мне соотечественников этот пасквиль отношения не имел. Положив ладонь на ручку двери «Гусака и гусыни», я твердо знал, что найду здесь ирландцев, играющих в карты и поглощающих обычную человеческую пищу.
Толкнув дверь, я поприветствовал девушку за стойкой бара и спросил, появлялся ли О'Хаган.
– Пока нет, – покачала головой она. – Обычно приходит около восьми.
Я заказал пинту эля и выбрал стол в углу зала, где нас никто не подслушал бы, к тому же отсюда хорошо просматривался вход. Через полчаса дверная ручка крутанулась. Судя по тому, как осторожно приоткрылась дверь, прибыл не кто иной, как О'Хаган.
Он почти не изменился. Может, чуть прибавил в весе да лицо стало еще более мясистым. Впрочем, он всегда был мужчиной крупным, потому и не казался слишком толстым. Те же суровые темные глаза, привычно просчитывающие слабости и потребности собеседника. Кстати, в юности, когда О'Хаган появился в порту, присматривая себе новых бойцов для боксерского клуба, я этой его особенности не уловил. Тогда мне польстило, что выбор его пал на меня. Каким же я был глупцом…
Глянул он на меня с той же ухмылкой, что и тринадцать лет назад. Только сегодня О'Хаган напал не на восемнадцатилетнего юнца в поисках заработка. Мне от него ничего нужно не было, хотя имелся один вопрос, на который я предпочел бы получить прямой ответ.