Под сетью. Бегство от волшебника - стр. 67

– Минутку, – сказал я. – А что будет пока с народом? Я имею в виду массы. Идеи приходят в голову отдельным личностям. В этом всегда была беда человечества.

– Вы попали в самую точку. Сейчас вы скажете: «А где же тогда пресловутое единство теории и практики?»

– Вот именно. По-моему, для Англии было бы просто великолепно, если бы английский социализм обновился, обрел вторую молодость. Но что толку в интеллектуальном обновлении, которое не коснется народа? Теория и практика сливаются воедино только в исключительных обстоятельствах.

– Например? – спросил Лефти.

– Например в России, когда большевистская партия боролась за власть.

– Э, – сказал Лефти, – вы выбрали плохой пример в подкрепление вашего довода. Почему нас так поражает необычайная сознательность, с какой эти люди, казалось бы, добивались своей цели? Потому что они победили. Нельзя судить о единстве теории и практики по отдельным случаям. Важен также принцип, по которому они расходятся. Ваша беда в том, что вы в душе не верите в возможности социализма. Вы механицист. А почему? Сейчас я вам объясню. Вы называете себя социалистом, но вы, как и все вам подобные, воспитаны на «Британия правит морями». Вы хотите быть частью чего-то большого, яркого. Поэтому вам жаль, что вы не можете примкнуть к коммунистам. Но этого вы не можете, а на то, чтобы разделаться с тем, другим, у вас не хватает воображения. Отсюда безнадежность. Вам недостает гибкости, гибкости! – Лефти ткнул в меня неимоверно длинным, подвижным пальцем. – Мы, возможно, упустили шанс возглавить Европу, – сказал он. – Но главное – заслужить это право. А тогда, возможно, появится и новый шанс.

– А тем временем, – сказал я, – как быть с диалектикой?

– Ну, знаете, – сказал Лефти, – это все равно что дурной глаз. И не веришь в него, а все-таки боишься. Даже приверженцы диалектики знают, что предсказать будущее невозможно. Единственное, что в нашей власти, – это сперва думать, а потом действовать. На то мы и люди. Даже Европа не будет продолжаться вечно. Вечного вообще ничего нет.

Дэйв опять стоял у стойки.

– Кроме евреев, – сказал я.

– Ваша правда, – сказал Лефти. – Кроме евреев.

Мы оба посмотрели на Дэйва.

– Что? – спросил он.

– Время закрывать, джентльмены, – сказала буфетчица.

– Так вы признаете, что не все можно объяснить? – спросил я.

– Да, я эмпирик.

Мы отдали стаканы.

Я поглотил уже столько спиртного, что необходимость прекратить это занятие повергла меня в отчаяние. И к Лефти я начал проникаться симпатией.

– Здесь можно купить бутылку бренди? – спросил я его.

– Вероятно.